Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да пошёл ты.
– Сам пошёл.
Кабинетная дверь распахнулась: явилась Ману. Поймала острый взгляд Хозяина Монастыря и хотела ускользнуть обратно в коридор, но я позвал её и велел угоститься.
– Давно мы с тобой не виделись, птичка, – улыбнулся я и протянул свой стакан. – Попробуй.
– Серьёзно? – в который раз повторил Ян. – Думаешь, я пытаюсь тебя отравить? У меня воображения, по-твоему, нет?
– Вино? – удивилась Ману. – У вас что, свидание?
– Очень смешно. Закрой рот и пей.
– Как же я буду пить, если закрою рот? – съязвила Ману и пригубила. – Докатились. Монастырь не занимается подобным.
– Монастырь – нет, – спокойно ответил я. – Хозяин Монастыря может себе позволить.
– Так себе пойло. Тебе не понравится.
Ману приласкала плечи и склонилась к лицу, стала напевать о давних визитах и своей тоске, мурлыкала о новых девочках и моей значимости здесь.
– Пошла вон, – сказал я. – Свободна.
– Ты изменился.
Змея вилась вокруг тела и в танце хлопала по карманам (проверяла наличие ещё – возможно – утаенного оружия?), нашёптывала стандартный набор ласковых речей монастырской кошки и щекотала дредами.
– Убирай руки и убирайся сама, – повторил я. – Без шуток, – поймал её взгляд. – Проваливай или снесу твою голову вместо головы Хозяина Монастыря.
Ману осеклась и посмотрела на Яна, а Ян пожал плечами и оставил мои слова без комментариев.
– Ты позволишь ему? – зарычала Ману. – Так обращаться со мной и с тобой? Позволишь? Кто здесь Хозяин, твою мать?
– Половина дохода Монастыря принадлежит Гелиосу, так что… – Ян пожал плечами и указал на дверь. – Такова воля. Иди.
– Подотри рот, когда застегнёшь ему ширинку, – прыснула Ману и ушла.
Дверь хлопнула.
О, это сильно. Ян проглотил недовольство и по старой привычке сложил руки замком. Так он рассуждал или успокаивался.
– Кошки у тебя невоспитанные: гадят там, где едят, – добавил я.
– Подождёшь?
Хозяин Монастыря поднялся и оставил рабочее место.
– Я понимаю, беседа тебя привела серьёзная, – подытожил мальчишка, – с таким-то фееричным появлением…Но я кое-что объясню Мамочке. Быстро, ты не заметишь.
– Объясняй, – улыбнулся я. – И возвращайся. Потом будешь объясняться мне.
– Вот дерьмо.
И Хозяин Монастыря оставил кабинет. Отсутствовал недолго, в самом деле. Но вернулся ещё более встревоженным, чем уходил.
– На чём мы остановились? – приветливо кинул Ян и замер у распахнутого окна.
– Сразу перейдём к злободневной теме?
– А такая имеется?
– Ты мне скажи. Отчего дом Солнца теряет своё влияние. Рабочие редеют, вера угасает.
Высказываюсь в общих чертах, но Хозяину Монастыря хватает.
– Думаешь, это я? – вздохнул он и выудил из кармана портсигар. – Так скучно и примитивно? – и повторил. – Думаешь, у меня совсем воображения нет?
Юнец устало закурил. Таким, к слову, он и запомнился: зрелым сорванцом; кусающимся и сообразительным, жестоким и принципиальным.
– Проверить твои творческие способности у меня времени не было, – ответил я и поспешил добавить, – а вот ушлый ум отрицать не стану.
– Как скучно! Но ты мой друг, Гелиос, – объявил Ян и затянулся. – Несмотря на произошедшее когда-то… – здесь он неловко поперхнулся, – несмотря на некоторые разногласия…я буду считать тебя своим другом. А это значит, я уважаю тебя и твой дом. И, поверь, причин для его крушения у меня нет.
– Тогда кто? И почему это началось вместе с твоим появлением в пантеоне?
– Очевидно же! Кого-то неприятно жалит наша с тобой дружба, – усмехнулся Ян и сделал очередную затяжку. – Кого-то пагубно стесняет факт того, что Монастырь стоит под твоим началом и основной поток дел мы решаем совместно.
Я усмехнулся:
– Не отыгрывай святошу. Мне известны твои деяния, проворачиваемые за моей спиной. Можешь не шифроваться. Хотел бы придраться к ним – сделал это, ибо ведаю о каждой доставке, о каждом заказе, о каждом грамме.
Тогда он только начинал промышлять новыми видами деятельностями, приносящими борделю дополнительный доход. Хозяин Монастыря нервно посмеялся и ничего не ответил.
– Ты всё еще не выяснил, кто доставил тебе сестру.
– Не выяснил.
– И не занимаешься этим.
Ян вспыхнул:
– Начну копать – закопают меня, очевидно!
– Не начнёшь – тоже. Я дал указание.
– А я выбрал выжить.
Устало вздохнув, я предупредил:
– Не пользуйся своим положением, Хозяин Монастыря, по отношению к дому Солнца – если кровные узы, бывают, раскалываются, то приобретаемые положения легко стираются.
– Просто пойми меня, – просил Ян. – Ты вправе того не делать, но я чувствую, что мне не следует вникать в этот вопрос. Да, сестру похитили и продали Монастырю. Да, пантеон отрицательно высказался об этом. Да, верующие получили сплетню и вкусили её. Но сестра, помнится, сохранила честь и домой вернулась невредимой.
– Я вернул её домой.
– Разумеется. Твои обязанности, старший брат.
– Ты молчал. Ты не сказал, что сестра здесь.
Ян откинул недокуренную сигарету в стеклянную пепельницу и недовольно бросил:
– Решил, ты решишь, это моих рук дело. А это неправда. У меня бы наглости – хотя её предостаточно – не хватило поступить так. И вообще мои оправдания и извинения уже были принесены Дому Солнца.
– Ты недоговариваешь, Хозяин Монастыря, – почувствовал я.
– Может, опасаться уже следует мне, – предположил Ян. – Тобой одним история, как мне кажется, не ограничится. Если из пантеона выдворяют вас, о великий Дом Солнца, – меня удушит следом, без отлагательств. Сам по себе я мало существую. Прихвостень Бога Солнца, так себе имечко, да?
Мы заполнили время разговорами, а затем я вернулся домой.
– С чем ты явишься в следующий раз? – вместо прощания кинул Ян. – Что из оружия принесёшь?
Дом Солнца встретил меня брошенной перед воротами машиной. Никто из братьев и служащих не мог позволить себе такого. Я остановился и подошёл к транспорту с закисшими окнами, отворил водительскую дверь и встретился глазами с широко распахнутыми глазами среднего брата. В виске зияла алая печать.
Апи – когда с ним неряшливо дурачишься, Пол – когда привлекаешь к серьёзному разговору, Лени – зовёшь по-домашнему и ласково, Аполло – на вечерах и приёмах.
Я прижал к себе застреленного брата и вместе с ним повалился в бурый песок; в воздух взмыли облако пыли и всхлипы. Он не мог быть мёртв, нет. Я встрепал золотые волосы брата и стёр с лица запёкшуюся кровь, пытаясь углядеть в глазах жизнь. Жизнь отсутствовала. Сколько времени он пробыл здесь? Почему транспорт оказался брошен и никто из слуг не явился? Где все остальные?