Хизер поморщилась. Она понимала, какая жестокая расплата ждала крестьянина за то, что поднял руку на сеньора.

— Слуги кричали мне, чтобы бросил все и бежал, — продолжал Жан-Люк. — Остальные приемыши побежали к барону, чтобы доложить о случившимся. Но я продолжал драться. Я дрался как безумный. Все годы отчаяния и лишений вылились в гневе.

— Могу себе представить. И что сделал барон?

— Он приказал нам остановиться. Только тут я осознал, что натворил. Я думал, что меня ждет смерть. — Жан-Люк хмуро потер лоб. — Тогда я впервые в полной мере ощутил, что значит быть беспомощным. Моя судьба всецело находилась в руках другого человека.

— Ужасно. — Хизер подошла к Жан-Люку.

— К удивлению всех, барон подошел к сыну и при всех ударил его по лицу с такой силой, что рассек ему губу. Мальчик упал на землю. Барон пояснил, что наказал его за то, что не сумел убить в бою смерда. Потом сказал мне, что если хочу, то могу учиться боевому искусству. Я очень удивился. Но это было лучше, чем всю жизнь вывозить из конюшни навоз, и я согласился.

— Ты обучался с другими мальчиками?

— Да. Несколько следующих лет выдались очень трудными. Мне постоянно приходилось быть начеку. Сын барона всегда старался подкараулить меня и избить до полусмерти.

— Вот гад.

Жан-Люк улыбнулся:

— Не без этого. Король, а в то время правил Людовик Двенадцатый, хотел завоевать Италию. Он потребовал от благородного сословия прислать ему своих лучших рыцарей. У барона была связь с могущественным родом поражение. Они посоветовали, барону отправить к королю своих худших рыцарей. И меня срочно возвели в рыцарское достоинство. Еще одна печальная шутка.

Хизер поморщилась.

— Но ты же не мог быть худшим.

— У меня не было настоящего военного опыта. Не было семьи. Так что мной можно было пожертвовать. Мне дали жалкое подобие лошади и какое-то старое оружие.

— Боже, тебя отправили на верную смерть.

— Точно. Помню, барон смеялся, говоря, что его решение научить меня военному искусству окупилось. Меня вместо его сына отправили на войну. — Жан-Люк на короткий миг закрыл глаза. — В тот день я поклялся; что никогда больше не буду беспомощным. Никогда больше не стану пешкой в чужих руках.

— Мне жаль. — Хизер коснулась его локтя.

Он взял ее руку в свою:

— Самое страшное в моей жизни сражение произошло в 1500 году. Я выжил.

— Тебе было всего пятнадцать.

Он кивнул.

— Я делал успехи. Меня заметили и дали лошадь и оружие получше. Моя военная карьера шла в гору до 1513 года и сражения Шпор.

— Это когда ты…

— Погиб. Англичане вторглись во Францию в Гинигейте, и мои товарищи бежали. Я был так зол, что не сдвинулся с места и изрубил на куски первого же приблизившегося ко мне англичанина. Глупая ошибка. Потому что меня тут же окружили, нанесли множество ран и бросили умирать.

Хизер поежилась, и он сильнее сжал ее руку.

— В ту ночь меня нашел Роман. Я не хотел умирать.

— Конечно. Ты был еще такой молодой.

— Да, но дело было не только в этом. Я сам хотел вершить свою судьбу. Мне надоело быть беспомощным. Я хотел власти, даже власти над смертью.

У Хизер пересохло во рту.

— И надо думать, получил ее.

— Все же я могу умереть. И последняя шутка в моей короткой жизни смертного состояла в том, что мое тело на другое утро исчезло.

— Мне жаль.

Он сжал ее руку.

— Мою историю знают немногие. Я ненавижу вспоминать, каким жалким был.

— Я тоже чувствовала себя жалкой, когда позволяла всем и каждому помыкать мной. Но знаешь, мы с тобой вовсе не жалкие. Мы победители. Мы оба боролись за то, чтобы изменить нашу жизнь к лучшему.

Хизер внутренне поморщилась. Она только что признала, что его жизнь в статусе вампира — достижение.

— Не стану лгать тебе. Мир вампиров такой же жестокий, как и мир смертных. Мятежники собирают армию. Может разразиться новая война. Она станет катастрофой для нас всех. Такая война не может остаться незамеченной. Репортеры не преминут о ней написать.

Хизер затаила дыхание.

— И ваша тайна выйдет наружу.

— Вот именно, — кивнул Жан-Люк.

И тогда люди начнут охоту на вампиров.

— Это будет катастрофа.

Хизер откинулась на спинку стула. Мир вампиров полон опасностей. Как могла она втянуть во все это свою дочь?

Жан-Люк подошел к окну, выходящему в демонстрационный зал.

— Должен предупредить тебя насчет показа моделей. Он состоится в следующую субботу. Сначала я хотел отменить его, чтобы не дать Луи шанса напасть на тебя. Но потом мы решили ничего не отменять.

— Хочешь сделать меня подсадной уткой? — ахнула Хизер.

Жан-Люк повернулся к ней:

— Я буду рядом с тобой весь вечер. Мы все будем наготове. Лучше так. Лучше заманить его туда, где сможем контролировать ситуацию. И пусть это случится ночью.

— Да, лучше покончить с этим раз и навсегда. — Она медленно кивнула. Но мы должны позаботиться о безопасности моей дочери и Фиделии. Я не позволю вам подвергать их риску.

— Согласен. — Жан-Люк направился к своему рабочему столу. — Теперь ты знаешь, чего я боюсь больше всего на свете. Ненавижу чувствовать себя беспомощным. Статус вампира наделил меня многим: сверхъестественной силой и скоростью, — но есть и одна ужасная слабость. Я совершенно беспомощен в дневное время.

Хизер встала.

— У тебя есть охрана, способная защитить тебя.

Он покачал головой и взял со стола образец зеленого шелка.

— Меня не моя безопасность беспокоит. Каждое утро на рассвете, когда я засыпаю, меня охватывает ужасный страх, что, пока лежу здесь беспомощный, с тобой может случиться что-нибудь страшное. — Он смял ткань в кулаке. — Я больше не могу это выносить.

— Все будет хорошо. — Хизер порывисто подошла к столу. — У меня есть Фил и Йен, и Фиделия с оружием. Да и сама я не такая уж беззащитная. — Она коснулась его руки. — Каждого из нас гложут свои страхи.

— И меня ты тоже все еще боишься? Вернее, того, что я есть? — Он уронил ткань на стол. — Как мне убедить тебя, что это ничего не меняет? Я буду любить тебя, невзирая ни на что. Я буду любить тебя всегда.

Слезы обожгли ей веки.

— Дело не в том, что я не… я думаю, ты замечательный человек.

Он взял павлинье перо и провел им по ее голой руке.

— Мне стоит такого труда к тебе не прикасаться.

Хизер, всхлипнув, обняла его за талию и прижала к себе.