Например, негосударственные пенсионные фонды (НПФ) ворочали миллиардами долларов, но за ними серьезно никто не следил. И не было никаких гарантий сохранности накоплений. Никто не понимал, как инвестируют НПФ. Очень часто те создавались корпорациями как денежные мешки, на которые учредитель может повесить непрофильный актив. Нередко средства пенсионных резервов негосударственные фонды направляли на выкуп проблемных активов у родственных банков и компаний, долей в «дочках» учредителя и даже в личный бизнес руководства фонда и компаний-учредителей[413]. Что уж говорить о депозитариях, которые умудрялись выдавать направо и налево фиктивные расписки о владении акциями. У ФСФР не хватало людей для регулирования и контроля финансового рынка. Если у Центробанка было шестьдесят пять тысяч сотрудников, то у ФСФР – только тысяча триста.

Шувалов продолжал слушать Панкина.

– Мы не можем в Москве и Санкт-Петербурге привлечь специалистов на бюджетные ставки. В Банке России в надзорных подразделениях в среднем приходится семь человек на одно поднадзорное учреждение, у нас – один сотрудник на семьдесят! Без дополнительного рабочего ресурса нам сложно перейти к более тщательному надзору!

Последние два предложения Панкин произнес очень эмоционально, без своего привычного «бу-бу-бу». Шувалов кивнул. Он вспомнил, что когда чуть больше года назад Дмитрия Панкина назначили руководителем ФСФР, то к ней как раз присоединили Федеральную службу страхового надзора. Панкину и было наконец поручено реформировать ФСФР, которая существовала на рынке уже восемь лет.

Панкин продолжал:

– Пора объединить функции регулирования на финансовом рынке. В стране работает множество крупных финансовых холдингов, которые действуют одновременно в различных сегментах: там есть и банки, и страховые, и инвестиционные компании. Холдинг один, а регуляторы разные. Надзор нужен за каждым сектором отдельно. И никто не видит, как функционирует финансовый рынок в целом. Никто не вычисляет общий риск, который берут на себя все его участники.

Шувалов окинул взглядом присутствующих. Все слушали, но видно было, что не очень внимательно. Кто-то тихо обменивался эсэмэсками. Проблема с ФСФР превратилась в рутину: все привыкли слушать о сложностях с ней и их не решать. Создали ФСФР, чтобы был единый регулятор на рынке, но так и не вышло. Все время кому-то чего-то было жалко: функций, денег, полномочий… Шувалов перебил Панкина:

– То есть ты, Дмитрий, за то, чтобы объединить ФСФР с Банком России?

Для Панкина вопрос оказался слишком прямым. Он начал издалека:

– Во всех наших дискуссиях о создании единого регулятора мы всегда формулировали нашу главную задачу – бесперебойность надзора. Поэтому мы не предполагаем растворения ФСФР в ЦБ. Лучше было бы преобразовать ФСФР в отдельную организацию в системе Банка России с уже существующей структурой и такими же внутренними регламентами.

Шувалов перебил:

– Я позвоню Игнатьеву.

Секретарь быстро соединила первого вице-премьера с Игнатьевым.

– Как вы, Сергей Михайлович, относитесь к тому, чтобы на базе ЦБ сделать мегарегулятор? – начал с места в карьер Шувалов.

Сказать, что Игнатьев удивился, – ничего не сказать. Обычно такие вопросы не решались по телефону.

Несколько раз Панкин и Игнатьев обсуждали объединение ФСФР и ЦБ, но всегда не очень конкретно. Игнатьев подтверждал, что понимает важность вопроса, но отодвигал его на будущее. Еще в 2005 году Андрей Козлов с Олегом Вьюгиным предлагали Игнатьеву взять под крыло Федеральную комиссию по рынку ценных бумаг (ФКЦБ) и создать тот самый мегарегулятор. Глаза Козлова горели, он считал эту идею, когда весь финансовый рынок под контролем, правильной. Вьюгин согласно кивал. Ясно было, что ФСФР как правительственный орган функционировать не способна, потому что вынуждена все делать с одобрения правительства. А процедура согласования слишком громоздка, чтобы оперативно взаимодействовать с финансовым рынком. «Представьте, если бы лицензии у банков отзывал не ЦБ, а правительство со своими долгими согласованиями. Это ж был бы не отзыв, а черт-те что», – так Козлов эмоционально объяснял Игнатьеву проблему. Но Игнатьев тогда отмахнулся: «И своих поднадзорных хватает. Банков. С ними бы управиться». Козлов и Вьюгин сникли, больше вопросов не задавали. С тех пор прошло семь лет.

Игнатьев ответил Шувалову, что для того, чтобы дать ответ, ему надо спросить у своих коллег, которые будут работать в банке после его ухода. Ведь заниматься присоединением будет уже другой председатель ЦБ, третий срок Игнатьева в следующем году подходил к концу. Шувалов спросил:

– Сколько вам нужно времени, чтобы дать ответ?

– Пятнадцать минут.

Первый зампред Алексей Улюкаев и зампред Сергей Швецов пришли быстро. Игнатьев им передал вопрос Шувалова, готовы ли они создавать на базе ЦБ мегарегулятор. Улюкаев и Швецов согласно кивнули.

Так за пятнадцать минут ЦБ согласовал свою новую роль.

Совещание продолжилось. Панкин стал предлагать:

– Для начала надо увеличить финансирование ФСФР и обеспечить информационные каналы взаимодействия с ЦБ, чтобы у нас были какие-то единые стандарты, по которым мы оцениваем и банки, и других профессиональных участников рынка. А в будущем ФСФР и ЦБ смогут объединиться.

Шувалов не выдержал:

– Когда объединиться? В каком будущем?

Панкин ответил:

– В долгосрочном периоде.

Шувалов не унимался:

– Каком именно?

Панкин неуверенно произнес:

– Пять – семь – десять лет.

Шувалов подпер руками подбородок, улыбнулся и сказал:

– А что тянуть-то? Давайте в следующем году вас и объединим!

Шувалову казалось, что вот он, тот самый удачный момент, а значит, с решением медлить не нужно.

Никто не был против объединения ФСФР с ЦБ, и никто не ожидал, что оно может произойти так быстро. Но никто не нашелся, что возразить[414].

Дальше события стали развиваться стремительно, даже слишком стремительно для российской бюрократии. Путин поддержал объединение ФСФР на базе Центрального банка и сказал, что делать это надо быстро: «Вопрос кардинального улучшения системы регулирования давно назрел, и с его решением, конечно, лучше не затягивать»[415].

И все закрутилось. Спустя месяц в правительстве появилась концепция создания единого финансового мегарегулятора на базе ЦБ[416], а еще через месяц было принято решение, что ЦБ станет мегарегулятором и начнет объединение с ФСФР уже скоро – через полгода[417]. Тогда как раз должен был прийти новый руководитель Центробанка: срок полномочий Игнатьева истекал. Эта большая реформа, увеличивающая полномочия и статус ЦБ, должна была достаться тому, кто придет на смену Игнатьеву[418].

Центробанк с каждым днем становился мощнее и могущественнее. Он набирал силу, менял характер.

Глава 7. По жесткому сценарию

Впервые женщина возглавляет Центральный банк. – Эльвира Набиуллина решительно наводит порядок в банковской сфере. – Отзыв лицензии у крупного обнальщика, которого крышуют нечистоплотные силовики, – Мастер-Банка. – В разгар политического кризиса на Украине Россия присоединяет Крым. – Многие страны вводят экономические санкции против российских граждан и компаний. – Цена на нефть падает. – Рубль обваливается. – Набиуллина старается удержать рубль, но не получается. – Рубль отправляется в свободное плавание

2013, март – Путин предлагает своей помощнице Эльвире Набиуллиной стать председателем ЦБ

2013, июнь – Набиуллина становится главой Центробанка

2013, ноябрь – отзыв лицензии у Мастер-Банка – самой большой площадки России по обналичиванию денег

2014, февраль – разгар политического кризиса на Украине

2014, март – референдум о статусе Крыма; Россия признает Крым своей частью

2014, март – многие страны начинают вводить санкции против России, Россия медленно изолируется от