Однако на следующее утро после посещения театра по приглашению Эдуарда Ярдли Венеция не стала выходить до завтрака и спрашивать сведения об исторических памятниках. На сей раз ей хотелось знать о самых фешенебельных отелях Лондона. Уортинг сразу же представил ей солидный перечень, изобилующий подробностями, начиная с «Осборна» на Адам-стрит (респектабельного заведения для семей и одиноких джентльменов) до «Гранд-отеля» в Ковент-Гардене, «Грийона», «Кларендона», «Бата» и «Налтни», которые (как и многие другие) обслуживали исключительно знать и дворянство. Сам дворецкий предпочел бы «Бат» на южной стороне Пикадилли возле Арлингтон-стрит, так как в нем соблюдаются старые традиции, но если мисс нужно нечто более модное, то он рекомендовал бы ей «Налтни».

Узнав, что во время несколько преждевременных торжеств по случаю наступления мира в 1814 году в «Налтни» останавливались русский царь и его очаровательная сестра, великая княгиня Ольденбургская, Венеция решила поместить его во главе списка отелей, где вероятнее всего можно обнаружить сэра Лэмберта и леди Стипл. Поручив Уортингу передать хозяйке дома, что ей срочно понадобилось выйти в магазин, она отправилась в путь, облаченная в голубую бархатную мантилью, отороченную шиншилловым мехом, и очаровательную бархатную шляпку с тремя страусовыми перьями и полями-козырьком, отделанными шелком. Венеция являла собой настолько привлекательное зрелище, что, когда она добралась до стоянки карет на Оксфорд-стрит, извозчики сразу же вступили в шумное соревнование за право считать ее своей клиенткой.

Прибыв в «Налтни», расположенный на северной стороне Пикадилли и обращенный фасадом к Грин-парку, Венеция узнала, что инстинкт ее не подвел: сэр Лэмберт и леди Стипл занимали апартаменты, отведенные четырьмя годами ранее его императорскому величеству.

Венеция передала в номер свою карточку, и вскоре ее проводили в богато украшенный салоп на втором этаже, где облаченный в халат сэр Лэмберт только что поспешно проглотил последний кусок обильного и сытного завтрака.

Сэр Лэмберт принял Венецию с приветливостью, которая могла показаться даже слегка чрезмерной, ибо, окинув ее быстрым взглядом знатока, заявил о правах отчима на поцелуй. Венеция подчинилась, подавив сильное желание высвободиться из кольца его рук.

— Ну и ну! — воскликнул сэр Лэмберт. — Кто бы мог подумать, что такое унылое, пасмурное утро принесет столь очаровательный сюрприз! Наконец-то на небосводе засияло солнце! Выходит, вы моя дочь? Дайте-ка мне как следует вас рассмотреть! — Отодвинув Венецию на расстояние вытянутых рук, он снова окинул ее оценивающим взглядом сверху вниз, отчего у нее возникло неприятное ощущение, что она слишком легко одета. — Честное слово, я никогда не думал, что моей дочерью окажется такая красавица! Ага, дорогая, вы краснеете, и это делает вас еще более хорошенькой! Но краснеть вам незачем! Кто, как не отчим, может сделать вам комплимент? Итак, вы пришли нас повидать? Меня это не удивляет. Вчера вечером, увидев вас с Марией Хендред, Орелия сразу догадалась, кто вы такая, но сказала: «Мария ее и близко ко мне не подпустит!»

— Значит… моя мать хотела меня видеть? — спросила Венеция.

— Кто же этого не захотел бы, дорогая моя? Рискну обещать, что она будет чертовски рада вашему приходу. Она ничего не сказала, но была сильно расстроена, когда ваш братец не пожелал даже заглянуть к нам. Прекрасный молодой человек, но слишком много о себе думает!

— Конуэй! — воскликнула Венеция. — Где это было, сэр? В Париже?

— Нет-нет, в Лиссабоне! Глупый молодой нахал ограничился кивком — он так же высокомерен, как его отец! А в какую историю он угодил со своим браком, а? Как только его угораздило попасть в эту ловушку? «Ну, — сказал я, услышав, что вдовушка приперла его к стене, — это поубавит ему спеси!» А что вас привело в Лондон, моя прелестная дочурка?

Венеция рассказала, что приехала погостить к тете, и сэр Лэмберт, узнав, что она впервые в Лондоне, заявил, что с удовольствием показал бы ей все достопримечательности.

Минут через двадцать в комнату вошла хорошенькая французская горничная, сообщила, что миледи готова принять мадемуазель, и проводила Венецию в большую роскошную спальню. Изысканный аромат духов заставил ее остановиться на пороге и невольно воскликнуть:

— О, ваш занпх! Я так хорошо его помню!

Ответом послужил смех, похожий на звон колокольчиков.

— В самом деле? Я всегда пользовалась этими духами! А ты сидела и смотрела, как я одеваюсь к приему, не так ли? Ты была странным ребенком, но я не сомневалась, что ты вырастешь красавицей!

Очнувшись от внезапной ностальгии, Венеция присела в реверансе и пробормотала:

— Прошу прощения, мэм!..

Снова засмеявшись, леди Стипл поднялась из-за туалетного столика, уставленного флаконами, коробочками и шкатулками, и с протянутыми руками двинулась к дочери.

— Ну разве это не абсурдно? — воскликнула она, подставляя Венеции для поцелуя слегка нарумяненную и папудренную щеку. — Мне кажется невероятным, что у меня может быть взрослая дочь!

Повинуясь подсказке своего доброго ангела, Венеция ответила:

— В это никто не мог бы поверить, мэм, и я в том числе!

— Интересно, что тебе говорили обо мне Франсис, Мария и вся их чопорная компания?

— Ничего, мэм. Только няня говорила, что я никогда не буду такой красивой, как вы! До вчерашнего дня я считала вас умершей.

— Быть не может! Неужели так сказал тебе Франсис? Да, это на него похоже! Бедняга, я была для него тяжким испытанием! Ты любила его?

— Нет, — спокойно ответила Венеция.

Это заставило ее милость рассмеяться в третий раз. Она указала Венеции на стул и снова села за туалетный столик, окидывая дочь критическим взглядом. Теперь у Венеции было время рассмотреть, что прозрачная ткань с пеной кружев, в которую была облачена леди Стипл, в действительности являлась пеньюаром. Это была отнюдь не та одежда, в которой ожидаешь увидеть собственную мать. Венецию интересовало, был бы доволен Деймрел при виде своей супруги в подобном одеянии, и она склонялась к мнению, что оно пришлось бы ему по вкусу.

— Ну, расскажи о себе! — предложила леди Стипл, изучая в ручном зеркальце свой профиль. — Ты очень на меня похожа, только нос не такой прямой, да и лицо не безупречно овальное. К тому же, дорогая, ты кажешься мне слишком высокой. Тем не менее выглядишь ты на редкость привлекательно! Конуэй также очень красив, но настолько глуп и чопорен, что напомнил мне своего отца, поэтому я не могла не почувствовать к нему неприязнь. Какого же дурака он свалял в Париже! Ты бы была рада, если бы я расстроила планы вдовушки? Думаю, мне бы это удалось, так как она настолько респектабельна, что предпочитает притворяться, будто не знает о моем существовании! Мне очень хотелось нанести ей визит — познакомиться с будущей невесткой. Это было бы так забавно! Не помню, почему я передумала, — наверное, была занята, а может, Ягненок[42]возражал… В Париже было так жарко, что мы перебрались в chateau[43]— мой Трианон![44]Ягненок купил его и подарил мне на день рождения — чудесное место! Ну, если Конуэй так втрескался в никчемную маленькую nigaude[45], то ему поделом! А почему ты не замужем, Венеция? Сколько тебе лет? Глупо, но я никогда не помню даты!