– Послушайте, Дукмасов, – обратился ко мне Михаил Дмитриевич, от которого я не отставал ни на шаг, – я пойду в лагерь, а вы останьтесь здесь, и когда все успокоится – дайте мне знать. Слышите?

– Слушаю, ваше превосходительство!

Скобелев с Куропаткиным уехали, а я слез с коня и, прислонившись головой к сырой земле в только что вырытой турецко-русской траншее, употреблял страшное усилие, чтобы не заснуть. Пули беспрерывно жужжали над головой, и их монотонные, смертельные песни действовали на меня убаюкивающим образом.

Солдатики усиленно и в глубоком молчании работали маленькими лопатами, положив ружья позади себя. Пот ручьями лился по их усталым, загорелым лицам, но они и не думали даже о минутном отдыхе. Впереди работавших была выдвинута цепь, прикрывавшая их.

– Эх ты, Господи! – слышалось по временам. – Лопаты маловаты, что ею сделаешь?! Тут бы заступ хороший!

– Ой, братцы мои, убили насмерть, – жалобно застонал кто-то возле меня и, выпустив из рук лопатку, тяжело повалился на землю.

– Где носилки? Клади его скорее, – раздался голос офицера в темноте.

Около часа продолжалась ружейная трескотня, потом постепенно начала стихать. Я прошелся по всем траншеям. Работа подвигалась довольно тихо, так как лопат было очень мало. (В боях под Ловчей и Плевной солдаты подрастеряли их, а запасных близко не было.) Некоторые солдатики, за неимением лопат, манерками и руками выгребали землю и бросали ее вперед. Наконец, стрельба почти совсем прекратилась, и я решил поехать назад доложить Скобелеву о положении дела. Темнота была такая страшная, что буквально в трех шагах ничего нельзя было рассмотреть. Немудрено при таких условиях заехать вместо Скобелева к Осману! Но я этого не боялся: местность изучил я прекрасно, еще когда расставлял аванпосты. Я уже подъезжал к Брестовцу, как с турецкой стороны снова вдруг открылся сильный огонь. «Вот тебе и раз, – стал я размышлять, остановив коня, – куда же ехать: к Скобелеву или обратно на позиции?» Но в это самое время я услышал вдруг голос генерала.

– Черт знает что такое! – ругался он. – Куда вы меня завели?! Этак мы к туркам попадем!..

В темноте я увидел свет от маленького фонаря, который держал в руке кто-то из лиц, сопровождавших Скобелева… Свет направлялся к краю обрывистого оврага.

– Куда вы, ваше превосходительство! – закричал я. – Осторожнее, там овраг!

– А, это вы, Дукмасов! – обрадовался он. – Выведите меня, пожалуйста, из этой трущобы… Меня вот эти господа повели напрямик, да вот куда и залезли…

– Поезжайте за мной, я дорогу знаю, – отвечал я и двинулся над краем крутого оврага. По пути я изложил генералу ход работ и обстоятельства дела. – Я ехал, – продолжал я, – к вам доложить о благополучии, а в это время там снова поднялась трескотня…

– Вы смотрите не заблудитесь – еще к туркам заведете! – снова заметил Скобелев.

– Будьте покойны, не ошибусь. Какой же после этого буду я казак!

Мы переехали шоссе и спустились в Брестовецкий дол, откуда нам нужно было подниматься по скату первого гребня. Здесь мы невольно остановились, увидев бегущих солдат Владимирского полка. Некоторые были с ружьями, другие без них.

– Это что такое?! – закричал Скобелев на них громовым голосом. – Стой! Что это за безобразие! Где офицер?!

Подошел испуганный офицер и взял под козырек.

– Объясните, что это значит? – грозно обратился к нему генерал.

– Ваше превосходительство! Турки открыли такой сильный огонь и такую панику нагнали на солдат, что они, несмотря на наше старание, побросали лопаты, а некоторые и ружья, и бросились бежать… Мы ничего не могли с ними сделать! – смущенно докладывал офицер.

– Какой же вы офицер после этого! Как вам не стыдно! У вас самолюбия никакого нет! Вы своего долга не знаете! Вы забыли присягу, данную Государю – не щадить живота! Стыдитесь, молодой человек! – кричал на него генерал. Подошло еще несколько офицеров, и их тоже пристыдил Скобелев.

– Соберите скорее ваших людей, разберитесь по ротам и в порядке идите обратно в траншеи. Смотрите, ребята, – обратился он к сильно сконфуженным солдатам, – вы должны загладить вашу страшную вину – иначе я не хочу вас знать, не хочу вами командовать! Будьте молодцами – солдатами, а не бабами! Господа! Пойдемте пешком в траншеи, – обратился Скобелев ко мне и поручику Лисовскому.

Мы слезли с коней и передали их казакам. Туман ничуть не уменьшался, в воздухе было очень сыро. Мы шли по виноградникам, поминутно спотыкаясь. Наконец мы добрались до наших траншей, но они были совершенно пусты.

– Это отсюда, значит, бежали те две роты владимирцев, которых мы встретили, – заметил Михаил Дмитриевич. – Пойдемте к правому флангу…

Мы направились по траншее по направлению к Тученицкому оврагу. Здесь солдаты оказались на своих местах и за работой.

– Не отвечайте на мои слова, а только выслушайте, – обратился Скобелев к солдатам. – Прежде всего, спасибо вам, братцы, за вашу храбрость и старание! Потом, молодцы, постарайтесь к рассвету как можно глубже углубиться. Землю не бросайте вперед, а только вверх… Ну, еще раз спасибо и желаю от души успеха!

Затем мы направились обратно. Скобелев постоянно спотыкался о виноградные пни, и мы с Лисовским взяли его под руки. Мы снова прошли пространство траншеи, которую покинули владимирцы. Последние до сих пор не возвращались еще.

– Черт знает, что они копаются! Сходите, пожалуйста, – обратился он к Лисовскому, – поторопите их, чтобы скорее занимали свои места!

Затем мы прошли на левый фланг. Тут тоже все было в порядке, и Скобелев благодарил солдат за службу и работу.

Отсюда мы стали спускаться к Брестовецкому логу, где стояли наши лошади. Генерал опирался на меня и все-таки спотыкался. Темнота ничуть не уменьшалась. Мы шли уже долго вдвоем, никого не встречая.

– Вот темень-то, – говорил дорогой Скобелев, постоянно спотыкаясь и раздражаясь этим. – Вы смотрите не заведите меня еще к туркам, а то они нас обоих на кол посадят!.. Особенно это они с удовольствием проделают со мной… Впрочем, вы за мою голову можете получить от Османа хорошие деньги – советую пользоваться случаем…

– А вы за мою можете получить тоже приличный куш, – перебил я, смеясь, генерала.

– Ну, что за вас дадут – два галагана…[196] Турки ведь обезьян не любят! Фу, чуть не упал! Смотрите, тут какой-то овраг…

Наконец мы добрались до лошадей, уселись на них и направились в деревню Брестовец, куда Скобелев перевел свою штаб-квартиру. Выстрелы стали раздаваться все реже и реже и наконец почти совершенно прекратились. Изредка только проносились над нашей позицией одиночные пульки, которые выпускали турецкие часовые как доказательство своего бодрствования.

На рассвете следующего дня турки снова открыли сильный огонь по нашим траншеям, которые уже довольно ясно обрисовывались на первом гребне и из которых солдаты свободно стреляли стоя на коленях. Лишь только поднялась трескотня, Скобелев вскочил с постели и нетерпеливо начал кричать: «Скорее лошадь мне, чего копаетесь!». Вся свита была возле него. Рысью спустились мы в Брестовецкий лог, оставили здесь коней и пешком направились на левый фланг позиции. Осмотрев траншеи, он поблагодарил капитана Бырдина за распорядительность и выразил надежду, что войска скоро окончат работу. – «Ну, желаю вам успеха, господа, до свидания!» Затем, спустившись к лошадям, мы направились рысью к позиции Углицкого полка, находившейся у деревни Брестовец, а отсюда – на Рыжую гору, к батареям. Везде генерал делал замечания, некоторых хвалил и выражал надежду, что войска будут держать себя с честью.