– Не иди дальше, – посоветовал ему чей-то голос. – Там, на полдороге, камни осыпаются, и нужно знать, где поставить ногу. Козы это знают. А вот римляне… в них я не настолько уверен.

С расстояния в несколько шагов они молча рассматривали друг друга. На одном был роскошный нагрудник, на другом – простенькая туника. Варавва был гораздо крупнее Пилата, а стоя выше на склоне, он выглядел еще внушительнее.

– Ты более старый, чем я предполагал, иудей, – заявил Пилат.

– А ты более жалок, римлянин. Чего ты хочешь?

– Ты прекрасно это знаешь. Статуя принадлежит императору. Ты ее похитил у него. Так вот, представляя здесь сенат и римский народ, я советую тебе вернуть ее, а не то…

– А не то что? Ты меня убьешь, ты это хотел сказать? Ты уже как-то пытался это сделать, но у тебя ничего не вышло.

– Если тебе наплевать на собственную жизнь, подумай о ваших женщинах и детях. Я пришел поговорить с тобой как солдат с солдатом и предоставить тебе шанс спасти своих людей.

– Я не солдат, – с презрением ответил ему Варавва. – Я – гнев того самого Бога, который заставил расступиться Красное море, чтобы спасся наш народ, который превращал в прах целые города!

Пилат тяжело вздохнул. Непросто ему будет образумить этого фанатика. И тем не менее он сохранил самообладание, оперся спиной о скалу и, рассматривая римский лагерь, промолвил:

– Мы заберем у вас статую, ты это знаешь. Вас там, наверху, всего лишь три сотни. А внизу свыше трех тысяч солдат. Максимум через два дня наши осадные башни будут у стен крепости, а наши катапульты превратят их в прах, несмотря на гнев твоего Бога! После того как я пойду на приступ, погибнут сотни твоих собратьев.

– Они знают, за что погибнут, в отличие от твоих людей. Тот, кто воюет за деньги, боится умереть. А того, кто сражается за Бога, смерть не пугает.

– Я воюю не за деньги, а за pax romana. До нашего прихода Палестина беспрерывно вела войны с соседними государствами. Чем бы все ни закончилось на Гаризиме, мы будем делать все, чтобы процветала эта провинция. Поэтому я тебя заклинаю: сложи оружие!

Варавва улыбнулся и прислонился спиной к скале возле Пилата. Первые лучи солнца уже озаряли небо. При виде того, как римляне готовились к осаде, захватывало дух.

– Какой ты, римлянин, смешной! – Разбойник хмыкнул. – Ты утверждаешь, что спасешь нам жизни своим pax romana, а спасены ли иудеи, работающие в ваших каменоломнях? Или те, кого вы сделали гладиаторами? Я прочувствовал ваше «спасение», когда был прикован к веслу на галере. Вы такой мир нам предлагаете? Если ты и в самом деле хочешь, чтобы я сложил оружие, римлянин, тогда верни нам нашу Землю обетованную и избавь нас от… непрошеных «посетителей».

– Это не в моей власти, иудей, тебе это известно. Но в твоей власти не допустить этой резни. Ты приносишь в жертву людские жизни ради гиблого дела.

– Ты не отсюда родом, римлянин, так что тебе этого не понять.

– А мне не нужно ничего понимать, иудей. Я пришел сюда не для того, чтобы вести с тобой переговоры. Рим не ведет переговоры с разбойниками. Я пришел сказать тебе в лицо, что, если вы не сдадитесь, вы все будете уничтожены. Вы недостаточно дисциплинированы, чтобы противостоять Риму, но вас достаточно много, чтобы между вами не прекращались распри. Сделай доброе дело – избавь этих людей от верной смерти. Ваша Земля обетованная и так уже похожа на кладбище. Я устал истреблять вас.

– Тогда сделай доброе дело себе во благо – возвращайся туда, откуда пришел. Сколько наемников в твоей армии готовы умереть за сделанную из золота статую, к которой они даже не прикоснутся? Сколько найдется таких добровольцев? Разве римская дисциплина сильнее иудейской веры? Разве может идол противостоять Богу?

У Пилата исчерпались аргументы. Он был готов столкнуть своего собеседника в пропасть, однако, скрыв свое замешательство за улыбкой, лишь сказал:

– Ты неплохо выкручиваешься для человека, не умеющего читать.

– В книгах можно прочесть лишь о прошлом. Настоящее можно прочесть по лицам. А порой даже будущее, и даже твое. Ты и в самом деле хочешь умереть вдали от родных мест за какой-то кусок металла?

– Я – солдат, а солдат должен выполнять приказы.

– Тогда атакуй нас, солдат. Или попытайся заморить нас голодом. У нас здесь достаточно продовольствия и воды, чтобы продержаться два года. Это долгий срок для тех, кто ни во что не верит, и кто знает, возможно, через два года будет уже другой император. Или вообще никакого не будет?

Лицо Пилата стало мертвенно-бледным, когда он представил такую перспективу. Империя – это все, что у него оставалось.

Варавва повернулся к нему спиной и двинулся в обратный путь. Пилат его окликнул:

– Как тебе удалось поднять статую наверх?

– С помощью обыкновенной подъемной машины, – ответил тот, не замедляя шаг. – Которую мы, конечно же, уничтожили.

– Я прикажу тебя распять головой вниз! – крикнул ему вдогонку Пилат, теряя самообладание.

Варавва остановился и повернулся к нему с улыбкой:

– Это будет самое меньшее, чем я обязан Иешуа из Назарета.

И он ушел, провожаемый изумленным взглядом прокуратора.

Иерусалим, Иудея

Обращение Савла вызвало недоумение в синедрионе. А новость о его возвращении в столицу была воспринята священниками как провокация. Когда назаряне обращали иудеев в свою веру, это было еще не так страшно, но обращение их главного преследователя могло быть истолковано как доказательство могущества Иешуа.

Старейшина Ханаан, выполнявший обязанности Каифы в его отсутствие, собрал чрезвычайное заседание, не дожидаясь утра. На этом заседании Савл был обвинен в убийстве Иосифа Аримафейского и членов его семьи. В ожидании возвращения Пилата, который должен был утвердить смертный приговор, охране Храма было приказано разыскать их бывшего начальника и арестовать его. Выполнить эту задачу было особенно сложно в Пасхальную неделю, когда за счет паломников население Иерусалима увеличилось в четыре раза.

Савл с Иудой растворились в этом людском море, где их непросто было узнать. В самом деле, невозможно было проверить всех проходящих через ворота города, когда они валили толпами. Спускаясь при свете факелов по извилистым тропинкам, ведущим к Южному тракту, Савл заразился настроением толпы, поющей псалмы. Он был на вершине блаженства.

Когда стали наконец-то видны высокие стены Святого города, солнце уже поднималось над башней Антония и новообращенный не смог сдержать слезы. Он уехал из столицы преисполненный ненависти и злости, а теперь его душа была полна милосердия и сострадания. Но хотя Бог и простил ему грехи, Савл знал, что получить прощение людей будет гораздо труднее. А встреча с Одиннадцатью апостолами, которую он лелеял в мечтах, вызывала у него трепет и волнение. Им вместе предстояло столько всего совершить! Но помимо этого нужно было, чтобы Ловец человеков согласился отпустить ему грехи.