— Возражаю против слова «сбежать»!

— Хорошо, я выражусь иначе. Соответствует ли, на ваш взгляд, ваше поведение после свершения преступления тем благим намерениям, из которых вы, как вы утверждаете, исходили, когда задумывали его?

— Вполне соответствует. Возможно, я поступил глупо, но…

— Скажу еще раз — только прошу, не волнуйтесь! — что доводы, выдвинутые на этом процессе вашей защитой, похоже, отвечают истинному положению вещей: вы лишь поигрались с идеей убийства. Вам сообщили, что дни ваши сочтены, и затея с убийством оказалась достаточно щекочущей нервы, чтобы отвлечь вас от мыслей о приближающейся смерти, — но в глубине души убивать вы, конечно, не собирались, прекрасно зная, что не решитесь на это, когда придет пора действовать; когда ж вы узнали, что некто, член семьи, к которой вы питаете чувства дружбы и уважения, совершил то самое убийство, которое вы теоретически запланировали, вы поняли, каким образом можно представить улики так, что тень подозрения коснется и вас тоже. И так, будучи джентльменом высокопорядочным и благородным, взяли на себя преступление, которого никогда не совершали.

Те, кто ожидал, что мистер Тодхантер снова хлопнется в обморок, просчитались.

— Все было совсем не так, — с несвойственной ему твердостью заявил он.

Его мучения были позади.

2

На месте для свидетельских показаний мистер Тодхантер провел все утро.

Поскольку врач счел недопустимым, чтобы в перерыв он вышел на улицу, поднос с обедом ему доставили в ту самую комнату непонятного назначения.

Прежде чем отправиться перекусить, сэр Эрнест зашел туда с поздравлениями.

— Вы молодец, справились. Обратили ситуацию в свою пользу. Рискованная затея, но, думаю, окупится. Иначе ваш обморок поставил бы нас в несколько неловкое положение.

— Как вы думаете, какое впечатление произвела его версия на присяжных? — с тревогой спросил мистер Тодхантер.

Сэр Эрнест помрачнел.

— Не предугадаешь. Хотя мне кажется, в вердикте им приятней было бы объявить вас скорей благородным рыцарем, чем убийцей.

— Но ведь это означает, что Палмер останется за решеткой!

— Вот именно.

— Черт побери, никакой я не рыцарь! — вскипел мистер Тодхантер.

— Ну-ну, — подбадривающе пробормотал сэр Эрнест и поспешил выйти.

3

После обеденного перерыва пришла очередь тощего мистера Бэрнса обратиться к присяжным. Выступление по существу он предварил, рассыпавшись в благодарностях подсудимому и его защите, которые великодушно предоставили ему возможность высказаться, что, впрочем, вслед за тем ничуть не помешало ему со всей прямотой и убежденностью ознакомить присяжных с точкой зрения полиции.

Речь его в основном представляла собой развернутое изложение того тезиса, который он высказал утром, допрашивая мистера Тодхантера, с добавлением нескольких новых пунктов. К примеру, исходя из того факта, что подсудимый избавился от пули, мистер Бэрнс разыграл целый спектакль.

— Подсудимый уверяет нас, что несет ответственность за смерть мисс Норвуд — в данный момент не важно, произошла эта смерть умышленно или случайно. Но все поступки подсудимого, решительно все до единого говорят нам о том, что он невиновен.

Он заявил, что выбросил роковую пулю из соображений собственной безопасности. На первый взгляд причина убедительная. Но давайте рассмотрим ее повнимательней, и она рассыплется в прах!

Мы тут много слышали о психологии. Мои ученейшие коллеги подробно осветили нам эту сторону дела; психологию, несомненно, в той или иной мере следует принимать в расчет даже в зале суда. Превосходно. И что ж говорит нам эта наука в отношении брошенной в реку пули? Подсудимый утверждает, что руководствовался примитивным инстинктом самосохранения. Если так, чего же он опасался? Чем грозил ему неумолимый закон? По сравнению с заурядным убийцей — ничем. По крайней мере так, по его же словам, он сам тогда думал. С какой же стати было уничтожать эту единственную бесценную улику, неопровержимо указывающую на виновника?

Да чтобы со спокойной душой отплыть в Японию, отвечает подсудимый. Отплыть в Японию — и предоставить событиям идти своим чередом, тем чередом, когда под подозрение попадают невинные люди и невиновный оказывается под арестом? Нет! С точки зрения психологии единственным объяснением, которое не противоречит поведению подсудимого вплоть до этой минуты, представляется следующее. Он выбросил пулю не потому, что выстрелил ею из своего револьвера, а потому, что она вылетела из револьвера, принадлежавшего человеку, которого он знал, действия которого одобрял, которого был готов любой ценой защитить. Я глубоко убежден, господа, что именно по этой причине подсудимый избавился от злополучной пули.

Мистер Тодхантер бросил обеспокоенный взгляд в сторону сэра Эрнеста. Доводы мистера Бэрнса произвели на него впечатление. Однако сэр Эрнест сидел расслабленно, как ни в чем не бывало, и перекинуться с ним взглядом не удалось Между тем, к растущей тревоге мистера Тодхантера, мистер Бэрнс обнаружил на потолке еще одну прореху в защите.

— Как уже было сказано, подсудимый не совершил ни единого, даже самого мелкого, поступка, который можно было бы интерпретировать как указание на его виновность. Возьмем, к примеру, случай с подменой револьверов, которую мистер Тодхантер хотел произвести и долгое время заблуждался, что это у него вышло. Какова была цель этой подмены? Нам известно, что ей предшествовало: осторожные расспросы, чтобы убедиться, что револьвер в тот момент находится в квартире, — и Палмер, зять Фарроуэя, действительно тем утром, в неурочно ранний час принес туда револьвер.

Итак, что подсудимый делает дальше? Просит разрешения взглянуть на оружие. И что он видит? А видит он, что револьвер Палмера — копия его собственного, оба они — старые, стандартные армейские револьверы. Пожалуй, я вышел бы за рамки своих полномочий, если бы принялся строить предположения на тот счет, как поступил бы подсудимый, окажись револьверы разных марок, к примеру, унес бы револьвер Палмера с собой и избавился от него так же, как избавился он от пули. Он ведь и на самом деле тогда предпринял попытку унести револьвер Палмера, подменив его своим.

Подсудимый, однако, придерживается другой трактовки. Он уверяет, что его целью было оставить у Фарроуэев свой револьвер. А я полагаю, что, напротив, он собирался унести револьвер Палмера.

Зачем это ему понадобилось? Чтоб утопить револьвер в реке, как он утопил пулю? Не думаю. Отправляясь в круиз, подсудимый оставил это оружие, которое продолжал считать принадлежащим Палмеру, в ящике своего комода. Его можно предъявить суду, если понадобится. В чем состоял смысл этих манипуляций? Подсудимый сообщил нам, что плохо знаком с огнестрельным оружием. Нельзя ли, следственно, предположить, что он знать не знал о том, что все оружие — номерное? Что каждое ружье, каждый пистолет несет на себе индивидуальный номер, под которым это оружие зарегистрировано и благодаря этому его в любой момент можно безошибочно опознать?