— Хорошо-хорошо, только успокойтесь. Я вообще в толк не возьму, с чего вам понадобилось ввязаться в это убийство, — проворчал врач. — Вы же всегда были приличным малым, Тодхантер. Подумали бы, сколько хлопот вы мне доставляете!

— Больше мне думать не о чем, как о вас! — огрызнулся мистер Тодхантер.

— Ну, тогда о других — им тоже несладко пришлось, — согласился доктор, пряча довольную улыбку. Мистер Тодхантер реагировал на раздражители даже лучше, чем можно было надеяться. Малейший пинок под зад, фигурально говоря, действовал на него как возбуждающее средство.

Так прошло полчаса, и мистера Тодхантера, под прежние жалобы на бесправие, внесли в зал. Чувствовал он себя неплохо и с облегчением думал о том, что худшее уже позади.

Мистер Бэрнс чинно принес извинения за то, что причинил страдания подсудимому.

Мистер Тодхантер вежливо ответил, что это пустяки.

Судья осведомился, в силах ли мистер Тодхантер отвечать на вопросы.

Мистер Тодхантер высказался в том смысле, что не только в силах, но и рвется в бой.

Мистер Бэрнс снова уставился в потолок.

— Начнем с того, что вы так и не ответили на мой первый вопрос, мистер Тодхантер. Может быть, попробуем еще раз?

— Разумеется, — с решительностью ответил мистер Тодхантер. — Все ваши предположения я могу отвести как беспочвенные.

— Вы не принимаете их?

— Я утверждаю, что они не соответствуют действительности.

— И тем не менее они вас, так сказать, выбили из колеи?

— Да.

— Не могли бы вы объяснить почему? — осведомился мистер Бэрнс, осматривая потолок с таким очевидным интересом, словно обнаружил деталь лепнины, которая в любой момент может оборваться и рухнуть на чью-нибудь высокопоставленную голову.

— Охотно воспользуюсь случаем, — жестко сказал мистер Тодхантер, — чтобы сразу снять все недопонимания. Дело в том, что я могу лишь утверждать, что именно я убил мисс Норвуд, но никак не в состоянии доказать, что это мой палец нажал курок… преднамеренно или нет. И если меня что-то выбило из колеи, так это мысль, что такой ничтожной лазейкой могут воспользоваться те, кто допустил грубый просчет и теперь, чтобы сохранить лицо, держит в тюрьме невиновного!

Зал ахнул. В этом была удаль — признать свое слабое место и истрактовать его в свою пользу. Сэр Эрнест нахмурился. Случалось, присяжные отдавали удали должное, но чаще все-таки не отдавали. Лицо судьи выражало сомнение, не слишком ли подсудимый злоупотребляет речами. Лишь мистера Бэрнса по-прежнему интересовало только и исключительно состояние потолка.

— Почему же вы не обратились в полицию и не сознались в своем преступлении сразу после убийства?

— Я не видел в этом резона.

— Предпочли дождаться, когда обвинение предъявят невиновному?

— Мне и в голову не пришло, что кого-нибудь обвинят.

— Но вы же знали, что полиция предпримет расследование?

— Что предпримет — знал, но не предполагал, что допустит ошибку.

— А не думали вы о том, что под подозрение в первую очередь попадут те, у кого имелись мотивы более явные, чем у вас?

— Нет, не думал. Я вообще постарался выбросить эту историю из головы.

— И отправились в вояж?

— Да.

— С какой целью?

— Мне хотелось побывать в Японии… перед смертью.

— Значит, вам важнее было увидеть Японию, нежели остаться здесь и лицом к лицу встретить последствия своего поступка?

— Никаких последствий я не ожидал. — Мистеру Тодхантеру хотелось вытереть лоб, но он боялся, что этот жест будет истолкован как симптом приближающегося обморока.

— А не было ли так, что вы отправились путешествовать, чувствуя облегчение, что убийство, которое вы задумали, совершил кто-то другой, и можно с чистой совестью любоваться красотами Японии?

— Разумеется, нет.

— И совесть вас не мучила?

— Ни в малейшей степени. Мой… хм… поступок не назовешь рядовым, но я все-таки убежден, что по своим последствиям он исключительно благотворен.

— Мне бы не хотелось ограничивать вашу свободу, мистер Тодхантер, но, право же, вынужден напомнить, что свидетелям полагается отвечать на вопросы, а не произносить речи.

— Прошу меня извинить.

— Ну что вы… Итак, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора признаться в содеянном?

— Да.

— Но ведь к этому времени вы могли умереть?

— Мог. Однако я оставил поверенному подробный отчет в своих действиях и распорядился в случае моей смерти отправить его в полицию.

— Да, данный документ фигурирует в деле как вещественное доказательство. Но согласитесь ли вы с тем, что он являет собой не более чем сухой перечень фактов?

— Это перечень действий, которые я совершил.

— Не подкрепленный ни малейшими доказательствами.

— Я считал, что доказательств довольно, и посейчас так считаю.

— И как отнеслись к вашему признанию в полиции?

— Над ним посмеялись, — с горечью признал мистер Тодхантер.

— Иначе говоря, никаких действий, исходя из него, не предприняли?

— Никаких.

— Итак, полицейские, заметим, добросовестные профессионалы, отказались принять ваше заявление всерьез. Могли бы вы предложить какую-то иную причину, по которой они это сделали, — кроме той, что они попросту сочли его выдумкой?

— Я уверен, что они восприняли его именно так.

— И все-таки вы считали свое признание достаточным, чтобы удовлетворить их в том случае, если бы вас уже не было в живых и вы не могли бы помочь его удостоверить?

— Да, я так считал.

— Мистер Тодхантер, ваши коллеги-журналисты и ваши знакомые утверждали здесь, что, на их взгляд, вы обладаете интеллектом выше среднего. Принимая это в расчет, замечу, что если бы вы в самом деле убили мисс Норвуд, то никак не ограничились бы своим туманным и бездоказательным — вы не можете этого не видеть — «признанием», а постарались бы собрать улики, определенно указывающие на вашу вину, дабы под подозрением не оказался никто другой.

— Я как тогда не считал свое признание туманным и бездоказательным, так и сейчас не считаю.

— И вы не согласитесь с тем утверждением, что ваше поведение после убийства скорее подобало человеку с чистой совестью, чем преступнику, особенно имея в виду тот факт, что, как вы уверяете, вы действовали из побуждений исключительно благородных и ничего не теряли даже в том случае, если ваша вина откроется?

— Да, не соглашусь.

— И что человек, который затеял — заблуждаясь, разумеется, но искренне, — то, что можно назвать «благородным убийством», способен такой человек сбежать, оставив невиновных под подозрением, и даже обречь их, ввиду полной неубедительности «признания», на плаху?