Похотелося Вольге много мудрости:

Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,

Птицей-соколом летать ему под оболока,

Серым волком рыскать да по чистыим полям…[126]

А уж о литвинах и поляках и говорить нечего.

Ну, положим, это парень и сам знал. Как помнил и то, что не всегда в сказках, которые он слышал в детстве, вилколакосы и вилктаки были злыми чудовищами. Чаще они помогали витязям победить злых колдунов или обвести вокруг пальца глупого и жадного правителя. А это потому, сказал Финн, что речь там шла об истинных оборотнях. Они дружелюбны. Пользуются своими способностями только для добрых дел или просто для развлечения. Их мало, и все они знают друг друга. Давным-давно сговорились не причинять вреда людям. Старшие учат молодых, разыскивая их для этой цели по всему свету. Тут важно успеть, пока звериное начало не взяло верх над человеческим.

– Зачем? – удивился Вилкас. – Зачем вам это надо?

– Мало нас, – вздохнул старик, и литвин воспринял как должное это коротенькое «нас». – А людей много. Важно не озлобить их, не настроить против себя. Иначе люди уничтожат нас. И это будет их правда, юноша. Самая правдивая правда. Потому мы придерживаемся своей. Если кто-то из оборотней нарушает закон нашего общества – режет скот, нападает на людей, убивает их или хотя бы просто пугает, – мы разбираемся с ним по-свойски. И уж поверь мне на слово – не поздоровится отщепенцу. Ой как не поздоровится.

– Странно мне как-то…

– А что ж я тут поделаю, юноша, что?

– Если вы такие добрые… белые и пушистые… почему же тогда люди видят в вас порождение Сатаны? Ответь мне, почтенный Финн.

– А вот из-за того отребья, что иной раз рождается в нашем племени, и видят, – горько вздохнул старик. – Ты молод, но уже не ребенок. Должен понимать, что десяток добрых поступков не перевесят в молве человеческой одного злого. Ублюдка, который повадился убивать одиноких прохожих, будут помнить сто лет и передавать из уст в уста предание о кровожадном оборотне. А поступок котолака Бен Иегуды, который в год засухи потратил все свое состояние на хлеб для горожан его родного городка… Ты уж прости меня, юноша, не буду говорить какого… Или смерть рыцаря фон Гоффа, вступившего в схватку с целым семейством диких оборотней. Сколько жизней они спасли?

– Погоди, знахарь! – довольно невежливо перебил Финна парень. – Что за дикие оборотни?

– Ну я же говорил тебе… – с усталостью в голосе ответил старик. – Они наделены от рождения нашими способностями, но не приняли наш закон. По тщеславию или глупости, от природной злости или обидевшись на людей. Да мало ли? А, кроме того, есть еще болезни, поражающие простых людей. Зараза, вроде чумы или проказы. Цепляется к любому – неважно: холоп или король. От нее люди хуже зверей становятся…

– Это что же за зараза такая? Нет, я понимаю, дурной водицы попил – кишки в узел завязались. А это?

– А не случалось тебе слышать, юноша, как людей бешеные собаки кусают?

– Почему не случалось? Случалось… И видеть доводилось, – Вилкас передернулся от неприятных воспоминаний.

– Что с людьми после укуса делается?

– С ума сходят, злые становятся, могут кусаться… Опять же, воды боятся – пить не хотят, сколько ни суй кружку в руки. Судороги. Задыхаются. Да и помирают через седмицу, если не раньше.

– Молодец, юноша, молодец. Правильно помнишь. Поди из знакомцев кто-то помер?

– Отец, – буркнул парень. – Мне тогда десяти годков не сравнялось…

– Вот оно как… – протянул старик. – Не понаслышке, значит… Ну, от той заразы, про которую я толкую, так быстро не помирают. Несколько лет протянуть могут. Едят и пьют за милую душу. Зато солнце им ненавистно. От него они или звереют окончательно, или, когда совсем невмоготу, прячутся. По всему телу шерсть расти начинает. Их-то обычно оборотнями и считают: германцы вервольфами зовут, на Руси – волколаками, у вас название для них – вилколакис или вилкатас.

– Ты хочешь сказать… – До парня начало постепенно «доходить». – Вот эти, что на дороге на нас напали…

– Точно, юноша, угадал. Больные они. Все как есть больные. И жалко их…

– Ничего себе! Да что их жалеть? Сколько наших положили! – Вилкас невольно прикоснулся к огромной шишке на затылке. – Да если бы не моя шапка…

– Молодой ты, горячий, – прервал его Финн. – Мне и ваших жалко. И этих несчастных тоже. Какая их вина? Того, кто, как ты говоришь, дурной водицы попил, хоть выругать можно: не будь дураком, выбирай родник с ключевой водой, а коль довелось по болоту идти, так в котелке вскипяти. А их в чем обвинишь? В том, что, первые признаки хвори распознав, вниз головой с обрыва не сиганули? Так это не всякому сильному духом под силу. А когда зараза в кровь и плоть въелась, они уже себе не хозяева. Это сильнее…

– Ну да…

– Не побывавши в их шкуре, мы судить не можем. Права не имеем.

– Так, может, их жалеть надо, в ножки кланяться, голову подставить – нате, дорогие, бейте дубинами…

– Подставлять голову, конечно, не надо. Лечить их надобно, юноша, лечить.

– Ты прости меня, почтенный Финн. Я по молодости могу и глупость ляпнуть. Но мне знать хочется. Тебе-то что за дело до них? Без тебя с ними не разберутся?

– Перебить их без меня, конечно, перебьют. Травить будут, жечь целыми деревнями. А вот лечить не догадаются. А дело мне до них вот какое… Пока хворых, озверевших и обезумевших будут оборотнями считать, нам, истинным оборотням, житья не будет от людской молвы и страха. Так что интерес мне прямой. Найду снадобье, одним махом двух зайцев убью – и людям проще жить станет, и нам. Честно я тебе ответил, юноша?

– Да уж… Честно.

– Веришь мне?

– Верю.

– А поможешь?

– Да как же я тебе помогу, почтенный Финн?

– Уж чем-нибудь да поможешь. Хоть бы тем, что друга своего разыщешь… Того, чья кукла у тебя за пазухой.

– А откуда ты знаешь, что у меня друг есть? – насторожился литвин. – И что кукла эта не моя, а его? Вдруг это моя кукла? Ну нравится мне куклу за пазухой возить! Что тут поделаешь?

– Нравится куклу за пазухой возить? – нахмурился старик. Помолчал, беззвучно шевеля губами. Будто бы вел беседу сам с собой. – Все-таки не веришь ты мне, юноша, не веришь. Ладно! Чтобы никаких тайн между нами не было, слушай. Внимательно слушай. Я много лет землю топчу. Сколько именно, и говорить не буду, чтобы не пугать тебя лишний раз. Ты меня просто выслушай, хорошо?

Вилкас кивнул, хоть и скривился.

Что-то ему не нравилось. Трудно сказать, что именно. Вроде бы опасности нет, а ощущения подозрительные. Будто бы ты окунек, примеривающийся червяка заглотнуть, а червяк-то на крючке… Вот и думай – от чистого сердца с тобой беседы ведут или нет?