В горах вовсю валил снег, глушил не только всегда звучное эхо, но даже собственный голос утопал в нём, словно в вате, и доносился до слуха, как чужой…

Варги — хранители и слуги Весты, видом своим и аскетическим образом жизни напоминали учёных монахов, полностью ушедших от мира, но не порвавших с ним. Между собой они почти не разговаривали, не обсуждали никаких проблем, тем более, не спорили и не обменивались информацией, хотя простые человеческие чувства, по разумению Мамонта, должны были каждый день перехлёстывать через край и требовать естественного выплеска, поскольку ежедневно они прикасались к Книге Знаний. Но ничего подобного! Каждый из них вкушал соль в молчаливом одиночестве и, вероятно, эта горькая пища не требовала никаких дискуссий и воспринималась как должное, как окружающий солёный воздух, которым всякий здесь сущий дышал непроизвольно.

Нет, на учёных они не походили, как, впрочем, и на монахов, ибо вера их, Кумир — Великая Книга, не требовала обряда поклонения, принесения жертвы, если не считать собственную жизнь и здоровье. Варги лишь соблюдали определённые правила, связанные с сохранностью Весты и не более того. Даже белые рубища и ежедневные переодевания в чистое не были каким-либо ритуалом, это диктовалось практическими соображениями — защитой собственного организма от всепроникающих ионов соли, разъедающих кожу до красных болезненных пятен, соляных ожогов, и защитой Весты от бактерий, способных передаваться через кожу, дыхание и жить в соляной среде. С этой же целью на ночь гасили и так неяркий электрический свет в Хранилище, после чего вносили и устанавливали посередине зала горящий факел, источающий не только малиновые отблески света, но ещё и терпкий, смолистый запах. Это хоть и напоминало обряд очищения огнём, однако к таковому не относилось…

Кроме двух Варг — старого и совсем юного, возле Весты обитали четыре пожилые Дары, исполняющие обыкновенные женские уроки прачек, кухарок, уборщиц. Самой старой было за восемьдесят, самой молодой, потерявшей зрение и с обезображенной верхней половиной лица, — под сорок. Как писали в старых романах, все они при этом были со следами былой красоты, с неистощимым и неувядаемым очарованием, отчего казались моложе своих лет. Устраивая быт, Дары практически не входили в Хранилище, за исключением слепой, которая каждый вечер в определённый час вносила и устанавливала в Зале Жизни неугасимый факел. И это являлось сигналом для Варг покинуть помещение Весты.

Тем памятным утром Мамонт переступил порог Хранилища и оказался перед стеллажами, напоминающими пчелиные соты. В каждой ячейке лежали уже знакомые огромные свитки пергамента, упакованные в деревянные и кожаные футляры. Эти соты поднимались от пола до высокого свода зала и расходились в обе стороны до далёких торцевых стен.

— Смотри, Счастливый Безумец! — сказал за спиной старый Варга. — Перед тобой сейчас то, к чему ты стремился и что так жаждал познать. Пришёл срок, и путь к Весте открылся для тебя. Но это ещё не значит, что откроется Книга Знаний.

Мамонт стоял и ничего, кроме растерянности, не ощущал. Когда он впервые, по-воровски, очутился здесь, в душе бушевал пожар, разбегались глаза, тряслись руки от перевозбуждения и мысль, выйдя из-под контроля, вилась над сотами, как мотылёк с опалёнными крыльями. В любой момент тогда Варга мог вернуться из Зала Мёртвых, застать его возле стеллажей и попросту вышвырнуть из Хранилища.

И не сделал этого, вероятно, лишь потому, что час был трагичный — погиб Страга Севера и его пришлось укладывать в соляную гробницу.

Доступность Книги Знаний странным образом сейчас обезоруживала Мамонта, и он не ощущал страстной потребности немедленно выхватить из первой же попавшейся ячейки свиток, развернуть и читать, читать…

Перед Счастливым Безумцем разверзлась бездна.

Варга заметил его нерешительность. Заложив руки за спину, медленно двинулся вдоль сот, тем самым предлагая Мамонту что-то вроде прогулки. И вдруг заговорил с горечью в голосе:

— Мне ведома твоя печаль, Счастливый Безумец… А заключается она в том, что жизнь человеческая слишком коротка. В мире гоев много долгожителей, некоторые дотягивают до ста семидесяти лет, оставаясь в чувствах и памяти. И всё равно этого никогда не хватит, чтобы одолеть Весту и обрести Вещество… Там, где сейчас плещутся Студёное, Карское и Белое моря, некогда была земля и страна, ныне называемая по-разному — Гиперборея, Атлантида…

Ледник продавил сушу, смёл и обратил в прах страну гоев, которая носила имя — Вера. Людей тогда именовали верцами. Говорили: «се верцы» — это верцы. И жили они полный круг жизни — сорок сороков, то есть по тысяче шестьсот лет — это и есть срок познания Вещества. Здесь, — Варга обвёл рукой соты, — пятнадцать тысяч триста тридцать свитков, или ровно тысяча шестьсот Великих Книг. При желании их можно прочесть даже за короткую человеческую жизнь, если только читать механически, как машина. Да после первого же свитка, Мамонт, ты уже не сможешь читать дальше, ибо весь остаток твоих лет уйдёт на осмысление того, что ты вкусил. И потому никто из смертных гоев не в состоянии познать Весту.

— А как же… Вещие Гои? Зелва?..

— Титул Вещего по традиции получает тот, кто найдёт в себе силы и смелость открыть Книгу Будущности.

— Но Владыка Атенон! Святогор!..

— К сожалению, он один на свете. И бессмертен по нашим понятиям, ибо жить ему сорок сроков, — старый Варга вздохнул, как утомлённый путник — болели суставы ног. — Когда волхвы привели Христа в Землю Сияющей Власти, гои потомки верцев — послали ему хлеб и соль. Пищу для разума и соль Знаний. С тех пор по землям и рекам стали ходить Авеги. Потому что гои живут во всех сторонах света и терпят нужду.

Слово «нужда» с древнеарийского переводилось как «хочу огня, дайте огня». Более сильная форма — «ждать», и самая сильная — «жажда»…

— Ну, усугубил я твою печаль? — вдруг спросил Варга. — Не исчезла твоя нужда?

— Нет, — не сразу отозвался Мамонт, хотя и в самом деле ощущал тихую, ноющую тоску.

— Что же, добро! В таком случае, буду веселить тебя! — он подошёл к длинному ряду закрытых, тёмных от времени, дубовых шкафов, стоящих напротив сот, и отворил один из них. — Буду веселить, поскольку когда вкушаешь и малую толику соли, всегда становится весело. Жизнь ведь и так коротка, а если есть только горечь, что же сладкого останется в этой жизни?.. Даже вечным, по нашей логике, и Вещим верцам прискучивала жизнь, и они по своей воле бросались в морские волны со скалистых берегов, чтобы умереть до срока. Ты можешь добывать соли сколько угодно — вся сокровищница перед тобой. Бери любой свиток, всю Книгу целиком, но, Счастливый Безумец, советую тебе не бросаться в это солёное море и не забывать, что ты избран Валькирией. — Варга достал объёмистый свиток, обнял его, как дитя, посмотрел чуть лукаво. — Должен сказать тебе, Валькирии не очень-то любят круто пересоленных гоев, которых потом приходится… вымачивать, как солонину. Может, потому и избранники их — в основном из мира изгоев… Так что не спеши, Мамонт. Мы ещё до отвала вкусим соли, когда окажемся в гробницах Зала Мёртвых. Помни, что ты ещё толком не почувствовал такой радости — расчёсывать волосы Девы золотым гребнем. Вот в чём соль земной жизни! Вот в чём истинные сокровища Валькирии!