утра под тем пойлом моя головушка ни о чем думать не думала, кроме как о королеве той.

– Подожди, а что у них не то? – Паша вопросительно уставился на Яна.

Ян явно замялся, то ли не зная, как объяснить странности эльфийского тела, то ли стесняясь об это говорить.

– Ну… Как бы у женщин обычно вот так, – Ян провел в воздухе двумя пальцами сверху вниз, – а у нее вот так.

– Подожди, поперек что ли? – улыбаясь, спросил Паша, когда увидел последний жест Яна.

– Да… Выходит, что поперек

Тут Паша не выдержал и взорвался приступом дикого смеха. Громко, безудержно смеялся он не столько оттого, что его так насмешило строение эльфийского тела, сколько для снятия напряжения, давившего его в последнее время. Он смеялся искренне лишь несколько секунд, а после тело попросту продолжало сокращаться, будто в спазмах. Беспокоясь, как бы эльфы не узнали, что он совокуплялся с их королевой, Ян остановил Пашин смех хлопками по плечу, сделав вид, что тот поперхнулся. Так же резко как рассмеялся, Паша и успокоился, понял, что привлекает излишнее внимание молчаливых эльфов.

На одном из привалов Паша обратился к Еремею:

– А почему у эльфов королева, а не король?

– У них всем заправляют женщины, мужчины только охотятся и становятся друидами. И хоть это почетные профессии, руководство держат в своих руках женщины уже много поколений. Это связано с тем, что именно они приносят столь драгоценное потомство, собирают большую часть пропитания. К тому же сами выбирают, с кем им возлечь, а потому пусть Ян не стесняется вчерашней ночи, вся деревня знает о его, кхм, подвигах.

Паша усмехнулся, и посмотрел на Яна, который тут же покраснел как бурак.

–Понятно, – Паша немного посидел и задал новый вопрос, – А вот ты говоришь, что у них плохо с детьми, я их там и впрямь не видел, а от человека они могут родить?

– Детей они прячут, если в деревеньке появляются чужаки, слишком уж дорого для них потомство, – Еремей помешивал в котелке кашу, – А вот от человека они забеременеть не могут. Если бы могли, так и не стало бы уже давно этого народа. И так поразбегались многие к людям, глядишь, скоро и жить в лесу некому будет.

Паша не стал задавать больше вопросов, будто это могло спасти бедствующий эльфийский народ, стоящий на грани вымирания. Тихо потрескивал костер, да булькала каша. Эльфы всегда располагались чуть в стороне, в отличие от женщин своего племени, людское общество они не предпочитали.

К вечеру друид сообщил, что скоро они доберутся до места, и лучше остановиться здесь и дождаться утра. Все-таки при свете дня гораздо легче встречаться с неожиданностями, нежели ночью. Еремей согласился с многомудрым Писэлем, и отряд разбил лагерь на ночь. В этой части леса и впрямь было неестественно тихо, казалось, даже звери не решались забредать сюда. Хотя Паша, в отличие от всех остальных не ощущал никакого злого присутствия или же дискомфорта. Он решительно не понимал, отчего волхв стал таким малословным и сосредоточенным, будто постоянно чего-то ждал. Даже Ян утерял присущее ему легкомыслие и постоянную улыбку, пребывая в некоем угнетении.

Однако ночь не принесла никаких неожиданных неприятностей, впрочем, ожидаемых неприятностей, тоже. Наутро, превозмогая нехорошие предчувствия, с оружием наготове отряд двинулся вперед. Уже к полудню они вышли из чащи в совсем редкий лес, знаменовавший предгорье.

Белая гора действительно была почти белой, будто вся была слеплена из известняка и светлого песка. Прямо у подножия горы травяной настил обрывался, будто что-то не давало ему туда проникнуть, тем самым возвышенность и сохраняла свой необычный окрас. Впрочем, горой ее можно было назвать лишь с натяжкой, скорее довольно большой холм, не более трех сот метров в высоту.

Отряд приблизился к горе впритык, но ничего странного так и не заметил. Еремей решил не подниматься на вершину, а обойти гору вокруг. Писэль согласился с ним, так же чувствуя, что опасный источник местных бедствий таится где-то подле горы, а не на ней. Далеко ехать не пришлось, вскоре их взгляду предстала выжженная полянка, в центре которой стоял крест. Самый обыкновенный, привычный для Павла крест из дерева.

Паша удивлялся разве что выжженной земле у креста, остальные же символа забоялись как огня. Еремей напряженно соскочил с коня, и будто испытывая ужасное давление, принялся рисовать магический круг.

– А что ты делать собираешься? – спросил ничего не понимающий Паша.

– Уничтожать это, – указывая на крест, прокряхтел волхв.

– Так, а чего бы просто не спалить его? Или разрубить? – недоумение Павла достигло апогея.

– А кто же к нему подойти сможет? – раздраженно спросил Еремей.

– Давайте это сделаю я! – воскликнул Паша, начиная понимать, в чем дело.

Весь отряд с интересом уставился на Пашу, который спокойно, с легким вызовом, взял топорик для рубки хвороста и двинулся к кресту.

Уже подходя к нему, Паша почувствовал некий неясный страх. Ничего странного в кресте он не чувствовал, но отношение остальных к деревянному символу ввергло его в сомнения. Он осторожно ступил на выжженную землю, прислушиваясь к ощущениям. Все замерли в напряжении, только волхв готовил какие-то заклинания.

Но ничего не произошло, поднимая столбы легкой пыли, Паша спокойно подошел к кресту. Там же он чихнул, от забившейся в нос смеси пепла и пыли, но, пожалуй, этой защиты креста было недостаточно, чтобы уберечь его от посягательств.

Это был точь-в-точь такой же крест, каких стояло великое множество на кладбищах родного городка. Ничего особенного в нем Павел не заметил. Тогда он было размахнулся, чтобы приступить к разрушению, но тут ему вспомнилась его особенно набожная бабушка, которая каждый раз лобызала кресты и осеняла себя этим знамением. Предрассудки боролись со здравым смыслом, пытаясь овладеть сознанием Павла. Борьба была недолгой, хоть и мучительной. Топор с глухим стуком вошел в дерево, полетели щепки. Крест выглядел прочным, но неожиданно упал в несколько ударов.

Паша позвал к себе эльфов, но те отказались подходить, ссылаясь на то, что еще чувствуют силу креста, которая их не подпускает.

– Сожги его! – приказал волхв, перебрасывая Паше горючую смесь в закупоренном кувшине.

Павел молча словил кувшин, едва не уронив его. Жидкость в нем была вязкой и измазаться в ней было бы равносильно утере одежды. Горело же содержимое кувшина долго и очень ярко.

Вывалив все без остатка из кувшина на срубленный крест, Паша поджег зажигалкой одну из тонких щепок, теперь в достатке имеющихся внутри выжженного круга. И уже этой лучиной он разжег содержимое кувшина, стремительно отпрыгнув от загорающегося креста,