— Что это? — потерянно прошептал он.

— Не что, а кто, — откликнулся из полумрака Снегирев. — Это Виктор Акимович Гудилин, известный чиновник из аппарата, развлекается с тремя проститутками. Правда, занятно?

— Очень, — хмуро ответил Молибога.

Господи! Они подставили Гудилина, на котором ехал в бизнесе не только Чума, но и его благодетели! Именно Виктор Акимович, естественно, за хорошие проценты, устраивал им умопомрачительно выгодные сделки со стратегическим сырьем и многое, многое другое. Вячеслав, когда узнает, просто сойдет с ума! Все рушится, как карточный домик. Стоит этой кассетке прокрутиться перед журналистами, как начнется такое!.. Да что журналисты, достаточно показать ее самому Гудилину, и он станет рабом владельца записи, иначе скандальная отставка и гражданская смерть, то есть полное забвение в мире бизнеса. Кому нужны сгоревшие неудачники, а о старых заслугах в этом мире напоминать не принято: за них государство дает пенсию. Но дадут ли ее еще Вите после этого?

«А вдруг это еще не все?» — обожгла Алексея Петровича страшная мысль.

— Что ты хочешь за эту запись? — глухо спросил Молибога.

— Многого, — помедлив, ответил Снегирев. — Очень многого.

— Но мы можем договориться? — с надеждой обернулся к нему Алексей Петрович.

— Попробуем, — усмехнулся Сан Саныч. — Но… Договариваться-то придется не с тобой. Ты же сам это понимаешь.

— С Чумой ты не договоришься, — зло огрызнулся Молибога.

— А есть копии и еще кое-что, — дожимал его бывший комитетчик. — Неужели не найдутся здравомыслящие люди, готовые к консенсусу?

«Вячеславу и Атамову все равно надо это показать, иначе не поверят на слово, — подумал Алексей Петрович. — А сводить Снегирева для переговоров с Чумой нельзя! Все лопнет как мыльный пузырь, и опять пойдет стрельба. Что же делать?»

— Твои условия? — спросил он. — Кассету дашь?

— Кассету дам, — подумав, согласился Снегирев. — Полюбуйтесь, но не советую показывать это самому Виктору Акимовичу.

— Ежику понятно. Еще?

— Возврат украденной вами под видом инкассации дневной выручки и, как я уже сказал, поиски консенсуса со здравомыслящими людьми.

— Хорошо, — буркнул Молибога, выключая аппаратуру и вытаскивая кассету. С каким удовольствием он растоптал бы ее ногами! Кстати, упомянуто, что есть еще кое-что? Уж не пресловутая ли дискетка? Однако стоит ли говорить о ней Вячеславу? С него хватит и записи.

— Подумай денек, — предложил Сан Саныч. — Потом мне позвонишь. Идет?

— А у меня не остается ничего иного, — честно признался Алексей Петрович. Ну и втянул же его Снегирев в историю, чертям в аду тошно станет.

— Вот и чудесно. А теперь пошли за стол! Жалко, хорошие закуски пропадают да и водка еще осталась.

— Мне сейчас кусок в горло не полезет, — пряча кассету, просипел Молибога.

— Ну, зачем так, — мягко похлопал его по плечу советник Пака. — Посидим, потолкуем. Я же говорил тебе, что мы не бицепсы, а мозги. Вот и пораскинем мозгами в свою пользу, а не только в пользу шефов.

Алексей Петрович взглянул на него с интересом и открыл дверь.

— Ну что же, пошли…

Просмотрев запись развлечений Гудилина в казино «Бон Шанс», Вячеслав Михайлович Чумаков пришел в такую неописуемую ярость, что сжавшийся в углу, в общем-то, не относившийся к робкому десятку Молибога сразу понял, почему еще в молодые годы к Чумакову в зоне крепко прилипла кличка «Чума».

— Рвать! — с пеной у рта сипел Вячеслав Михайлович. — Всех положить! Ублюдки! Спалили, суки!

Он с грохотом разбил об дубовый стол массивное кресло, метнул в стену хрустальный графин с водой и… неожиданно успокоился. Взяв телефон мобильной связи, набрал номер и почти ровным голосом сказал:

— Давид? Это Слава! Ты где сейчас?.. В общем, бросай все это и немедленно приезжай… Что? Я же сказал: немедленно! Похоже, у Вити подпалена шерсть.

Бросив телефон на стол, он посмотрел на тихо сидевшего в углу советника и буркнул:

— Распорядись, чтобы прибрали.

— Уже нет никого, — напомнил Алексей Петрович. — Только мы и охрана.

— Тогда сам вытащи и подмети, — приказал шеф, — нечего им тут…

Молибога едва успел вынести из кабинета обломки кресла и неумело замести веником осколки графина — мокрое пятно так и осталось потеком на стене и полу, — как приехал Агамов.

Это был неопределенного возраста худощавый человек с приплюснутым носом бывшего боксера и тонкогубым ртом. Тщательно зачесанные назад темные слегка вьющиеся волосы скрывали уже наметившуюся на его затылке лысинку. Алексею Петровичу всегда было интересно, кто этот господин с восточной фамилией, еврейско-грузинским именем и русским отчеством? Но сейчас, в данной обстановке его больше интересовало, что решат делать и как ответят на предложение Снегирева, чем подноготная Агамова. С ней успеется, конечно, если будем живы-здоровы.

Вячеслав Михайлович без лишних слов усадил Давида в кресло перед телевизором и продемонстрировал ему запись развлечений Гудилина. Давид Георгиевич смотрел молча, только иронично щурил темные, слегка навыкате глаза.

— Ловко они его, — когда закончилась пленка, отметил он.

— Ловко? — резко обернулся к нему Чума. — А теперь требуют отдать деньги и вступить в переговоры. Я с ними буду говорить на своем языке!

Он пристукнул тяжелым кулаком по столешнице, и Агамов недовольно поморщился:

— Уймись! Ты с ними говорить не будешь.

— Да?!

— Да, — твердо ответил Давид. — Никаких мер не предпринимать, пока мы завтра не увидимся с нашим другом. Я покажу ему эту скабрезную ленту, и потом решим, что делать дальше. У него может быть свое видение этого вопроса.

— Черт с вами, — Вячеслав Михайлович рухнул в кресло. — Когда едем?

— Утром, — Давид поднялся, взял кассету и направился к выходу. — Молибога отправится со мной, а ты поедешь на своей машине за нами.

— Боишься, что со мной тебя взорвут? — заржал Чума. — Не волнуйся, Снегирев этим не занимается.

— А я и не волнуюсь, — спокойно ответил Агамов. — Просто мне так кажется удобнее…

Рано утром Меркулова разбудил телефонный звонок Снегирева. Вежливо извинившись, что беспокоит в столь неподходящее время, Сан Саныч неожиданно спросил:

— Вы помните разговор насчет трех машин?

— Каких машин? — спросонок не сразу понял Петр.

— Ну, когда вы с Леонидом возили по столу сигаретные коробки. Припоминаете?

— Ах, да! Вспомнил. И что?

— Возможно, все состоится сегодня. Приготовьте свои цацки и ждите, скоро заеду…

Чертыхнувшись, — не дал поспать нормально, неугомонный, — Меркулов принял холодный душ, побрился, сварил кофе, сделал себе яичницу с беконом и с аппетитом плотно позавтракал. Кто их знает, сколько они сегодня задумают кататься?