— рассудительно сказал Озерцов. Произошедшее как то незаметно и очень быстро изменило его, хотя и не все поняли. Виктор Петрович был прав, надо ждать помощи. Бурлаков приведет помощь.

— А сможет?

Вопрос остался без ответа…

Если попадаешь в плен — а существуют специальные курсы, для летчиков, например — любой вам скажет, что самые опасные первые два — три дня. Первое — именно в это время разведданные, которыми обладает пленный, могут быть применены с наибольшей эффективностью. Потом — пароли сменят, место дислокации войск изменится. Но первые три дня они могут быть использованы, и значит, их будут выбивать. С максимальной эффективностью. И жестокостью.

Второе — именно в это время обычно принимается решение, что делать с заложником. Убить — значит убьют. Если примут решение поменять или посадить в тюрьму — это произойдет то же в это время.

Ну и психологически — сложно свободному человеку стать несвободным. Некоторые бросаются на часовых, на колючую проволоку. Это ошибка. Героически погибнув, ты ничем не поможешь ни себе, ни своему делу. Нужно жить — хотя бы для того чтобы продолжать сражаться. Это возможно даже в лагере для пленных.

Джикаев спорил — спорил, ни до чего не доспорился — и легли спать. Но когда он открыл один глаз через десять минут, то увидел, что Тимка тоже не спит. Соскочив с кровати — он что-то делает на полу.

Подумав, осетин решил присоединиться.

— Ты чего делаешь?

— Тихо!

Тимка возился на полу с какой-то маленькой железякой, и делал он что-то странное — то нажимал на пол, то легонько простукивал его. Прислушивался, закрыв глаза.

— Дерево не наше. Очень прочное, прочнее даже чем дубовые плахи, которые на пол кладут. И посмотри, как подогнано. Хороший подрядчик делал.

— Откуда ты знаешь?

— У меня отец гражданский подрядчик, бригадир. А я сдавать экзамены на инженера буду.

…

— Отец говорит, всегда есть слабое место. Он сам всегда лес выбирает, что покрепче — на каркас, на внешнюю обрешетку, что послабее — на внутреннее. Это уметь надо, доска с виду одинаковая, но одна через двадцать лет сгниет, другая сто лет простоит. Отец у староверов учился, они знают, как строить…

— А ты говорил, не надо бежать.

— Я и говорю. Но готовым надо быть.

Джунгли, Центральный Индокитай. 11–12 июня 1979 года

Борька Бурлаков не задавался вопросом — почему именно он должен был бежать, в то время как все остальные — должны были идти в плен. Он готовил себя к службе на флоте, а там не задают вопросов. На флоте исполняют приказы. Может он оказался рядом, может старший боцман разглядел в нем что-то, а может и что-то еще.

Его жгла одна только мысль, что он — будет на свободе, в то время как все остальные — в плену. Но он не сомневался и в том, что как только он доберется до посольства, до корабля, да до любого русского человека и расскажет что произошло — все силы Империи будут брошены на выручку. Он помнил бухту, помнил серо-стальные силуэты кораблей, помнил перистые следы от истребителей в небе. Если надо — это все окажется здесь.

Грязно-коричневая вода приняла его почти без всплеска, он сжал зубы, потому что знал: если он впустит хоть каплю этой воды в себя — его вырвет. Здесь вода была не такой как дома, не прозрачной, не серо-зеленой, но грязно-бурой, пахла она навозом, потому что она проходила через заливные поля где выращивали рис, а ради удобрения — там был и буйволиный навоз. В ней ничего не было видно — но он понимал, что ему надо оказаться как можно дальше от самолета и он плыл, плыл, плыл…

Когда он осмелился показаться над водой — течение уже унесло его достаточно, и он не увидел уже самолета. Но он даже с залитыми водой ушами — услышал выстрелы.

Сжав зубы, он погреб к берегу…

На берег выйти было не так просто — лианы и всякая гниль у берега превращались в настоящую сеть и он не знал, есть ли там змеи — а они именно в таких местах и прячутся. Несколько раз стукнув по воде — змея всегда предпочтет уплыть, если есть куда — он полез на берег.

На берегу, чавкая по жирной, глиняной грязи, он выбрался на более — менее сухое место и начал производить ревизию.

Одежда и обувь. Полный комплект, но все сырое и это очень плохо. Если идти в сыром — сотрешь кожу до мяса, внесешь инфекцию. Но другой нет. А сырость тут — вода как в воздухе висит. Выхода нет.

Он отжал одежду вещь за вещью — это все что он пока мог. Просушить ее не получится — сыро слишком. У них, там, где они жили — тоже не редкость дожди и с океана приходят шторма, в тайге в сезон дождей сыро — но это не идет ни в какое сравнение с тем что здесь. Тут просто висит вода в воздухе.

Нож. Классная штука, со стопором. Но пока непонятно, как его использовать. Но без ножа…

Фляга. Пара упаковок галет — интересно, есть их можно, все разъехались? Потом придется охотиться или делать еще что-то. Чтобы выжить.

Съев немного расплывшейся хлебной массы, Борька начал думать. Как взрослый — на Востоке, когда рядом тайга быстро взрослеют, маменькиных сынков как на юге или в столице тут нет.

Интересно, сколько здесь живет людей?

Он начал вспоминать уроки географии. На них он, как и многие его товарищи занимался чем угодно кроме собственно учения — но он помнил, что Азия крайне перенаселена и что здесь проживает намного больше людей, чем может прокормить земля, отчего случаются войны и люди живут бедно.

Значит, людей тут должно быть много — даже тут.

И, наверное, они рыбаки. Они живут либо у воды, либо недалеко от воды. Это удобно во всех отношениях — человек всегда селится на берегах рек и водоемов. Не по джунглям же ходить.

Плот… он бы сделал, но не из чего. Даже топляка нет. К тому же лезть обратно в воду не хочется, по рассказам взрослых он помнил, что тут полным полно змей. И почти все ядовитые.

Значит, надо идти вниз по течению по берегу как бы трудно это не было. И он набредет на жилье.

Объясниться, наверное, получится — он помнил, что это бывшая Кохинхина, французская колония. У них в