откроют люк… но вместо этого за бортом грохнул выстрел… пистолет, не винтовка.

Это еще что? Он достал Фроммер и прижал к бедру

Кто-то из пацанов всхлипнул… еще хлопки.

Крик… где-то рядом.

Тишина.

Надо ждать…

Амфибия была построена в сороковые годы по обычному тогда проекту. Две палубы — сверху небольшой пассажирский салон, снизу большой грузовой отсек с ровным полом. Такие амфибии выпускались в больших количествах сразу несколькими авиастроительными фирмами для полетов через Ла-Манш и в колонии — сверху пассажиры, снизу груз или автомобили… удобно. Верхний пассажирский салон был герметизирован и оснащен шумоизоляцией, а нижний — только герметизирован, чтобы садиться на воду. Между нижним и верхним отсеками — прямого сообщения не было.

Японские штурмовики — взяли штурмом верхний отсек, где находились похитители и убили всех, а в нижний отсек не полезли. И только когда их командир отрапортовал генералу, что дело сделано — двое японских солдат из специальных частей флота полезли в нижний отсек…

Они были обычными японскими солдатами… маленькие посланцы своей жестокой и великой империи восходящего солнца, потомки не самураев, но крестьян, для которых высшей ценностью является портрет Императора — в японском флоте флаг можно потерять, но если потерял портрет Императора, остается только харакири. Они были жесткими, обученными, неприхотливыми, они могли неделями выживать в джунглях на рисе и воде, они были по-крестьянски сноровистыми и изобретательными, и — бесконечно стойкими. Так как они относились к специальным частям — у них были и винтовки и пистолеты, но в самолет — они взяли только пистолеты, оставив винтовки своим товарищам. Если бы у них были два автоматических Стерлинга[108] с запасом патронов — что-то могло пойти и по-другому. Но они взяли с собой только два автоматических пистолета…

Один из них открыл люк, а другой — посмотрел внутрь, держа наготове пистолет: он специально закрывал до этого глаза ладонью, чтобы они быстрее адаптировались к темноте. Внутри грузового отсека он не увидел ничего кроме лежащих вповалку гайджинов и понял, что безопасно. Надо было поставить трап попрочнее и вытащить гайджинов, пока они не пришли в себя.

С этой целью — он шагнул внутрь. Самолет был незнакомым, не такими, на каких они обычно летали.

— Помоги!

В самолет — шагнул и второй солдат…

Генерал Исии услышал выстрел, когда он шел к машине. Машинально — он присел и в следующий момент телохранитель — закрыл его собой.

— Что там?

— В самолете!

Еще выстрел. Еще. Один из солдат — упал на причале, выронив свою винтовку. На берегу — разбегались, залегая, солдаты специальной пехоты флота с автоматическими винтовками в руках…

— Не стрелять! — крикнул генерал — не стрелять!

— Не стрелять! Не стрелять! — закричали по цепочке

— Надо уйти отсюда — озабоченно сказал телохранитель

— Нет — процедил генерал — будем ждать. Если он попытается взлететь, бейте по моторам…

Как сказал в одном страшном и правдивом фильме сержант, когда его офицер спросил, почему тот не берет винтовку — а зачем? Если ничего не будет, то и винтовка не понадобится, а если будет — их на земле будет полно валяться…

Он потратил три патрона — во Фроммере было пять. Но теперь у него было два пистолета — хорошо знакомые японские Ультра[109]. Сорок восемь патронов и еще девяносто шесть в запасных обоймах. Это немало — но если бы был хотя б один автомат, можно было бы рассчитывать… А сейчас…

Батраков с отчаянием посмотрел на пацанов… те еще спали. Что они сделали? Что он сделал? Как они могли купиться на все на это?

И что делать теперь.

Он посмотрел на пистолет в своей руке. В городе — ему больше ничего и не нужно было бы. Но это не город.

Он посмотрел на часы. Часы были Амфибия, их начали производить совсем недавно. Стрелки тускло светились от светомассы. Пятнадцать часов по JST[110].

Это значит, что через несколько часов будет темно. И это хорошо для него. И плохо для его врагов, кем бы они ни были.

Борька пришел в себя одним из первых. Просто у него был повышенный обмен веществ, его и в поселке называли проглотом, хотя он ел — и не толстел.

В какой-то момент он снова начал осознавать себя.

Голова была как чумная, в ушах что-то звенело. Он впервые чувствовал себя так… даже когда сорвался с тарзанки — так не было. Понятно, что он не напивался и не накуривался… какая выпивка с куревом на заставе, да за такое… смесь снотворного и растительного наркотика (племена используют его в курительных палочках для того, чтобы в доме не было москитов) сильно дала по башке.

Он лежит. Где он лежит?

Там где неудобно.

Значит, надо встать…

Перед глазами были одновременно и свет и темнота… какая-то пелена. Он бы не поверил, если бы кто ему такое рассказывал, что одновременно можно видеть и свет и темноту.

Но он это видел.

И понимал, что надо встать. Хоть как.

Первая попытка встать закончилась тем, что он упал на колени и его вывернуло… вырвало тяжело, с желчью. Он кашлял, его рвало — но после рвоты ему стало легче и со второй попытки — он встал и побрел на свет. И шел, пока кто-то не схватил его за ногу и не дернул вниз.

— Ты что? Рехнулся?

Кто это? Он не знал. И не то что плохо было видно — он просто не помнил. Где он? Кто он? В голове была пустота.

— Т-т-ы кто? — спросил он и его затрясло.

А в самом деле — кто он?

Мужик — он его не помнил, но по крайней мере видел — достал фляжку, налил в крышку, которая была и стаканчиком.

— На. Осторожно только. Траванули нас

Коньяк до слез обжег горло, он закашлялся — но протолкнул коньяк внутрь. Или он сам проскочил.

Но теперь он видел лучше

— Я Батраков, боцман. Помнишь?

— Н-н-нет.

— Ладно, иди, буди остальных. Иди!

Борька утвердился на ногах и пошел будить остальных. Кто-то уже просыпался, кто-то еще нет. Но плохо было всем.

— Леха… Дюха… Вован… вставайте… да вставайте же… полундра. Полундра…

Время шло. Текла река, неся к океану всю грязь, которая скопилась тут. Стоял у причала самолет, японцы ждали. Они умели ждать…

Капитан специальных морских частей подошел к генералу, когда минуло три часа с начала кризиса. Раньше не смел. Его солдаты не выполнили задание и тем самым опозорили сами себя — а