Его величество море не любит, поэтому мало вероятия, чтобы он вернулся в Петербург. Если так, великие замыслы его деда вскоре обратятся в ничто. Уже работы в Кроншлоте почти прекратились; они, по крайней мере, ведутся очень лениво.

В Кроншлоте снаряжаются три небольших фрегата для перевозки из Киля тела усопшей герцогини голштинской. Его привезут сюда, и, по слухам, государь с царевной Елизаветой Петровной приедут из Москвы, чтобы присутствовать при похоронах.

Барон Остерман, благодаря своей лицемерной скромности и болезненности, пока в большой милости. Говорят, будто царевны Наталья Алексеевна и Елизавета Петровна очень расположены к нему. Все, кого я здесь ни видал, высокого мнения о его способностях. О том, насколько такое мнение справедливо, вы всего лучше можете судить по тому, как он держится. Барон страдает частыми припадками рвоты, которые, полагают, сведут его в могилу. Но многие думают, что болезнь является у него по требованию: когда в Совете разбирается какое-нибудь щекотливое дело, барон уверен в ее услугах.

Герцог де Лириа вполне предан удовольствиям, потому трудно предположить, чтобы он вел большие дела, разве подле него есть незаметный делец.

Граф Вратислав подчиняется барону Остерману. О чем он ведет переговоры — мне еще узнать не удалось. Все иностранные уполномоченные, все учреждения теперь с дворами в Москве, и ничего разведать нельзя, кроме того, что слышишь от лиц ничего или почти ничего не знающих.

Передать грамоты с выражением соболезнования поручено Бибикову, который прежде, когда Ягужинский был генерал-прокурором, исполнял обязанности его помощника. Они должны выехать на днях.

Здесь втайне повторяют слухи, будто Его величество в Москве заболел. Болезнь эта, вероятно, является последствием беспорядочной жизни, которой молодой монарх, по-видимому, предается со всем пылом юности и бесконтрольной власти.

Остаюсь и проч. …

Томас Уорд.

С.-Петербург, 26 августа 1728 г. (6 сентября н. ст.).

С тех пор Его Царское величество издал в Москве приказ, под страхом смертной казни воспрещающий русским подданным и иностранным купцам отправлять оттуда какие бы то ни было о нем известия, воспрещающий сообщать хотя бы даже о том, пребывает ли он в Москве или выехал из нее. Из этого вы усмотрите, насколько нам трудно узнать что-нибудь о событиях в этом городе. Однако, насколько удается судить из частных разговоров с лицами, приезжающими оттуда, все утверждают, что настоящее местопребывание государю по сердцу, что пока возвращение его сюда вряд ли ожидать возможно. Напротив, недавно, когда барон Остерман попробовал было склонить его к возвращению в Петербург, Его величество отвечал: «что мне делать в местности, где кроме болот да воды ничего не видать».

Царевна Наталья Алексеевна была очень больна в Москве. Она теряла фунта по два крови в день. Двое из ее врачей впали в немилость за то, что прописали лекарство, которое третий нашел для нее непригодным. Впрочем теперь она, слышно, поправляется. Говорят также о назначении петербургским губернатором одного из Долгоруких на место графа Миниха.

Шведский посланник в Москве, барон Цедеркрейц, отменил сделанное было распоряжение о высылке ему отсюда разных вещей, из чего заключаю, что он вскоре прибудет в Петербург на возвратном пути в Стокгольм. Он был в числе приглашенных к царю после коронации, но Его величество не допустил его поцеловать свою руку, хотя герцог де Лириа и многие другие представители иностранных дворов перед ним удостоились этой чести. Барон до того оскорбился, что немедленно вышел из царских покоев.

Сентября 11 дня 1728 г.

Ходят слухи, будто Его величество вскоре отправится на охоту к Смоленску и пробудет там месяца два. Сюда из Москвы прибыла графиня Салтыкова. Она выходит замуж за здешнего губернатора, графа Миниха. Это вдова графа Салтыкова, бывшего царского представителя при многих иностранных дворах, — женщина очень умная, большая любимица царевны Елизаветы Петровны, при которой состояла воспитательницей. Если мне удастся познакомиться с ней, надеюсь узнать от нее, как теперь стоит при дворе барон Остерман и какими путями он держится. Это — полагать надо — ему очень не легко, так как Его величество крайне непостоянен в своих склонностях: сегодня хочет одного, завтра — совсем противного, что крайне неудобно для его министров, лишенных возможности держаться какой бы то ни было определенной системы.

Сюда из Москвы на днях прислан указ возвратить прежним собственникам (или наследникам их) имущества, отобранные у них за участие в заговоре царевича. Этот указ очень тяжело отзовется на нескольких знатных семьях, получивших упомянутое имущество. Особенно пострадают получившие участки в этом городе .

Сентября 19 дня 1728 г.

Правительство не в состоянии обеспечивать свои войска[181], и провиант для них приходится отправлять из Астрахани и Казани, что, ввиду дальнего расстояния, чрезвычайно затруднительно. Барон уверяет, будто Россия с удовольствием откажется от этих завоеваний, если возможно будет уступить их с честью.

Всеми делами занимается исключительно барон Остерман, и он сумел сделать себя настолько необходимым, что без него русский двор не может ступить и шагу. Когда ему не угодно явиться в заседание Совета, он сказывается больным, а раз барона Остермана нет — оба Долгорукие, адмирал Апраксин, граф Головкин и князь Голицын в затруднении: они посидят немного, выпьют по стаканчику и принуждены разойтись. Затем ухаживают за бароном, чтобы разогнать дурное расположение его духа, и он таким образом заставляет их соглашаться с собою во всем, что пожелает. Полагают, однако, что это так продолжаться не будет: некоторые замечают, что недаром барон Шафиров — человек даровитый — возвращен из ссылки (хотя под условием не вмешиваться в дела государственные). Он же, вследствие замужества одной из своих дочерей, сродни Долгоруким и часто видится с молодым князем, любимцем государя. Такие частые свидания, полагают, происходят недаром. Тут де не без того, чтобы Шафиров не подумывал о свержении барона Остермана, которого царь, пожалуй, и ценит, но с которым чувствует себя связанным, видя в нем что-то вроде наставника, а такие отношения юным монархам не всегда по сердцу.

Ваше превосходительство не можете себе представить, как здесь жалуются на ход дел. Никакой определенной системы управления нет, никаких жалоб не слушают, потому очень многие разоряются. Царь думает исключительно о развлечениях и охоте, а сановники — о том, как бы сгубить один другого. Граф Вратислав убедил было министров устроить под Москвой лагерь на 10 000 человек, дабы Его величество обучался военному делу. Совет графа им понравился, но заботы о содержании такого лагеря заставили их переменить решение. Другие прибавляют, будто устройство лагеря не состоялось ввиду жалкого состояния солдатских мундиров, которые показать совестно. Как, однако, ни разорена Россия, она пока еще в состоянии защищаться против соседей. «Пусть, — проговорился однажды Ягужинский в нетрезвом виде барону Цедеркрейцу, — шведы потерпят еще года два-три, тогда они, пожалуй, в состоянии будут снова напасть на Россию, а пока, напади они — проиграют».