YouTube

Яндекс.Музыка

После смерти Соломона его империя разделилась надвое. На закате правления царь, унаследовавший любвеобилие своего отца Давида, стал сооружать языческие святилища для бесчисленных жен, среди которых было много иноземок. Бог с горечью пообещал «вырвать царство»[240] у сошедшего с пути праведности Соломона, но позволил ему спокойно сойти к праотцам, уважая память Давида; а вот сын Соломона Рехавам461, рождённый язычницей-аммонитянкой, уже не удержался на троне единого царства. Монументальная строительная программа Соломона подточила к тому времени терпение израильтян. Рехавам же в безумной гордыне пообещал ещё увеличить подати и повинности462, после чего вспыхнул бунт, и империя развалилась по давно уже наметившемуся шву. Ещё в начале Второй книги Царств Иудея, родная земля Давида, короновала его, пока Израилем правил сын Саула Иш-Бошет. Именно в землю колена Иуды предпочёл сначала вернуться Давид после бунта Авшалома; позже, во время очередного восстания463, только иудеи пребывали сплочёнными вокруг царя. Так, Иудея — всё, что осталось Рехаваму: два еврейских колена464 из двенадцати. Остальные десять племён вошли во вновь образованное Северное Израильское царство под началом руководителя восстания: им был человек по имени Яравам465, некогда — прораб на одной из грандиозных строек Соломона.

Принадлежавший иудеям Иерусалим, где находился Храм, оставался пока общим для всех колен сакральным центром, и Яравам ощутил потребность отмежеваться от дома Давида ещё и в отношении религии. Так возник культ, имевший недвусмысленно политический характер: Яравам приказал воздвигнуть двух золотых идолов-тельцов, на холмах как грибы выросли капища, а царь самостоятельно совершал воскурения в святилище, сооружённом в Бет-Эль — том самом месте, где когда-то увидел небесную лестницу Иаков. Дальнейшее — вторая половина Третьей и вся Четвертая книга Царств — составляет печальное, мучительное чтение. Около двух веков466 два царства находились в более или менее вялой вражде, с переменным успехом лавируя между заведомо превосходившими их силами с юга и севера — Египтом и арамеями со столицей в Дамаске. Повествование ведётся параллельно об Иудее и Израиле, то и дело переключаясь между ними; хронология правления царей на юге и севере, разумеется, не совпадает, а имена их будто намеренно начинают повторяться, как в дурном сне. Повествователь и сам зачастую описывает их схематично и без интереса. Один за другим цари на севере впадают во всё более чудовищные культы; в наказание язычникам умирают их собственные дети[241], крутится кровавый калейдоскоп переворотов[242], воздвигаются жертвенники Ваалу, свирепствуют войны и голод; в осаждённой арамеями столице Северного царства — Самарии — израильтяне доходят до каннибализма[243]. На юге вроде бы всё обстояло чуть лучше — в основном власть там переходила от отца к сыну, а колесничие и прочий сброд не закалывали опьяневших царей во время пиршеств467: из любви к Давиду Бог не прерывал его династию. Кроме того, Библия отмечает, что некоторые иудейские цари пытались вернуться на путь единобожия — о Храме заботился Аса[244], «по пути отца своего Асы»[245] следовал его сын Ехошафат, ремонтом Храма[246] занимался царь Йоаш[247], которого годовалым младенцем спрятали от бойни, начатой среди наследников престола его бабкой, и возвели на трон в семь лет. Но, несмотря ни на что, юг также постепенно погружался в язычество: уже при сыне Соломона Рехаваме Иудея покрылась варварскими святилищами, процветали культовые оргии[248], а некоторые царствовавшие в Иерусалиме монархи из дома Давида были ничем не лучше северных.

В то же время настоящие герои этих книг вовсе не цари. Во времена распада и разложения монархии брезжит эра великих пророков. Или скорее — прорезает небо электрической вспышкой, если учесть, что первой из таких пророческих фигур оказывается монументальный, страстный, жёсткий, саркастичный Илия, из-под земли вырастающий в первой строке 17-й главы Третьей книги Царств, без всякой прелюдии или представления читателю. Появление Илии закономерно: чудеса и служение этого пророка пришлись на царствование израильского царя Ахава, в языческих непотребствах дошедшего до такого абсолюта, что ещё долго его фигура служила повествователю мерилом испорченности остальных царей. Одно из изумительнейших мест рассказа об Илии — столь же красивое, сколь трудное и для понимания, и для перевода — его разговор с Богом на горе Хорив, куда он в отчаянии удаляется после того, как жена Ахава, фанатичная язычница Изевель468, грозит ему смертью. «Господь сказал: "Выйди и встань на горе пред Господом — и пройдёт там Господь. Будет пред Господом великий и мощный вихрь, что рушит горы и валит скалы — но не в вихре Господь. После вихря — землетрясение, но не в нём Господь. После землетрясения — пламя, но не в нём Господь. А после пламени — шёпот, тихий и тонкий"»[249]. Последние слова нельзя перевести точно: в разных версиях библейского текста этот трансцендентный божественный шум описан как «трепет», «шёпот», «веяние ветра», «нежный звук безмолвия». Однако ясно одно: Илия — громовой пророк, неоднократно призывавший на землю потоки пламени, предупредивший некогда Ахава, что дождь в Израиле пройдёт только по его, Илии, слову (и когда он пролился, это был страшный дождь), в русском народном поверье связанный с летними грозами, — наконец, пророк, среди вихря живым взятый на небо в знаменитой «огненной колеснице с огненными конями»[250], получает удивительное знамение: Бог — в чём-то чуть слышном, неуловимом, исчезающем в тишине.

Преемником Илии стал его ученик, пророк Елисей469. Его деяния не раз спасали Израиль от врагов, однако особенно трогательны маленькие, «частные» чудеса Елисея, подробно описанные в Четвёртой книге Царств: то он вызволяет из нищеты бедную вдову, у которой волшебным образом не заканчивается масло, то дарует сына бесплодной паре, а позже воскрешает ребёнка, когда мальчик умирает; то очищает испорченный суп, то заставляет всплыть обронённый в воду топор470. Однако ни праведность Елисея, ни даже кровопролитная «чистка» Северного царства от язычества, предпринятая Еху[251], царём, которого он помазал, не могли отменить неминуемого: всё сильнее шатаясь под властью порочных владык, Израильское царство рухнуло под натиском Ассирии — новой грозной империи, пришедшей с севера. Еврейское население было депортировано, а территорию бывшего Северного царства заселили выходцами из ассирийских провинций. Иудея выстояла немного дольше, хотя рассказ об этом проникнут ощущением близкой катастрофы и похож на агонизирующие качели: добродетельный царь Хизкия471, которого рассказчик сравнивает с самим Давидом, сменён Менашше472, погрязшим в колдовстве и человеческих жертвоприношениях; наоборот, Йошия473, последовавший за ним, подверг Иудею шоковым мерам по борьбе с язычеством, — но всё тщетно: попав вначале под власть Египта, Южное царство погибло от удара ещё одной политической силы. Вавилонский царь Навуходоносор II отправил иудейского царя Иехонию в тюрьму, посадил в Иудее вассала, а