В правительстве не было никого, кто не подлежал бы такому контролю, даже те, кто уже имел допуск к государственным секретам. Стенли Гранд был служащим Госдепартамента и работал с ЦРУ по организации государственного переворота, который сверг правительство Гватемалы в 1954 году. «Это были тяжелые времена для Государственного департамента, — вспоминал он. — Нам всем пришлось пройти проверку в ФБР и получить новые допуски. И большинство из нас их получило. Некоторые ужасно пострадали… Один служащий, которого я знаю, был отличным работником и был сыт по горло всем этим, и, зная, какие ложные обвинения могут быть ему предъявлены, совершил самоубийство. Это была трагедия![277]»

Но новый режим внутренней безопасности, введенный Айком, был победой для Гувера. Он утверждал веру президента в ФБР как фронт борьбы за национальную безопасность Америки.

В Белом доме читали доклады Гувера о Советах как самые авторитетные. Министр юстиции генерал Броунелл говорил: «ФБР сообщило мне об одном результате своей контрразведывательной работы против заговора коммунистов. Они узнали, что Сталин болен и вместо него действует Маленков, который станет его преемником, если Сталин умрет. Сталин умер 3 марта 1953 года, и то, что Маленков стал его преемником, — теперь история»[278].

У Соединенных Штатов не было в Москве посла, когда Сталин умер, и у ЦРУ не было шпионов в Советском Союзе. Первый офицер ЦРУ, посланный в Москву, был соблазнен русской домработницей (она была полковником КГБ); сфотографирован в процессе полового акта, подвергся шантажу и был уволен из Агентства в 1953 году за опрометчивые поступки. Тот, кто прибыл ему на смену, вскоре после приезда был застигнут за совершением шпионских действий, арестован и депортирован.

У ФБР теперь были осведомители среди коммунистов по всей Америке. С помощью свидетелей, посредством прослушивания телефонных разговоров, незаконных проникновений в помещения и непрекращающейся слежки ФБР проникло в Коммунистическую партию Соединенных Штатов. Многие коммунисты, признанные виновными и осужденные по Закону Смита, тихо отправились в тюрьму, некоторые ушли в подполье, но другие стали сотрудничающими с ФБР свидетелями. Гувер получал некоторое удовлетворение, когда коммунисты-руководители отправлялись в тюрьму, но считал свои разведывательные операции более важными, чем любая работа по обеспечению правопорядка. Эти две миссии требовали разных методов.

Полицейский, противостоящий злодею, хочет его повесить; шпион же хочет его перехитрить. Ожидание и наблюдение требовало огромного терпения. У Гувера оно было. После двадцати лет атак и десяти лет контратак ФБР стало понимать размах операций КГБ в Америке.

У Бюро была горстка двойных агентов, работавших против КГБ. Первым продуктивным прорывом было дело Бориса Морроса. Рожденный в 1895 году, в один год с Гувером, Моррос приехал в Соединенные Штаты после революции большевиков и обосновался в Лос-Анджелесе — в мире фантазий. Он работал в «Парамаунт пикчерз», занимаясь монтажом фонограмм для второсортных фильмов, и управлял на стороне музыкальной компанией Бориса Морроса.

Он пошел в советское консульство в Нью-Йорке за визой для своего отца, который захотел вернуться в матушку-Россию в 1934 году. Консульский служащий, который служил в советской разведке, спросил: «Не окажете ли вы в ответ своей стране услугу?» Моррос согласился создать фальшивую биографию — призрачную работу с ложными рекомендательными письмами — в берлинском филиале «Парамаунт». Эта легенда послужила хорошим прикрытием для Василия Зарубина, который позднее стал руководителем советской разведки в Соединенных Штатах во время Второй мировой войны. Зарубин в долгу не остался. Он платил Морросу за пользование его голливудской музыкальной компанией, служившей прикрытием для советских шпионов.

Весной 1943 года ФБР записало разговор Зарубина с американским коммунистом Стивом Нельсоном об устройстве советских агентов в лабораторию радиационных исследований в Беркли. Тем летом Гувер получил анонимное письмо от недовольного советского разведчика в Вашингтоне. В нем он указывал на Зарубина как на советского разведчика, руководящего шпионской деятельностью Советов в Америке, и сообщал, что советские шпионы руководят широкой сетью и вербуют подпольных агентов, которые «крадут всю военную промышленность Америки»[279]. В письме были названы имена пяти советских разведчиков, работающих под дипломатическим и коммерческим прикрытием в Соединенных Штатах, включая Бориса Морроса.

Но ФБР ждало четыре года, прежде чем выслать агента для разговора с Морросом в Лос-Анджелесе в июне 1947 года. Необъяснимое промедление заставило Гувера написать горькую фразу: «Сколько других, подобных этой, ситуаций есть в наших собственных досье — вот что меня беспокоит. Г.»[280].

К счастью для Гувера, Моррос согласился работать на ФБР. Его решение обмануть Москву было действительно редким. И еще более необычным было то, что один кадр из его старого советского «дела», который подтверждал, что у Морроса имелись глубинные связи с КГБ, стал понятен армии дешифровальщиков и ФБР. Советские создатели шифров были время от времени беспечны. Для Москвы кодовое имя Бориса Морроса, урожденного Бориса Мороза, было Фрост (мороз — англ.). Любая крошечная трещинка в броне советской разведки была подарком от богов войны.

Моррос стал сотрудничать с ФБР после десяти лет работы на Москву. В Бюро называли его работу «Мокейс». Его музыкальная компания по-прежнему служила прикрытием для операций КГБ в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. В 1948 году он совершил для ФБР прорыв, получив приглашение поехать в Женеву на встречу с Александром Коротковым, который руководил всемирной сетью нелегалов КГБ. Он снова встретился с Коротковым в Москве в 1950 году. Для Кремля Моррос плел небылицы о своих приглашениях в Белый дом и Ватикан. КГБ глотало наживку, несмотря на сомнения.