– Подь ты в котлован! – окончательно разозлился Бедовый. – Весна это, нехватка витаминов.

– Но мне кажется…

– Это тебе действительно кажется.

На том и закончили.

«Управляющие» на участках менялись в зависимости от объема и направленности поставленных задач. Сносить старый барак и строить на его месте новый никто не собирался. Это не точечная городская застройка, где аборигенам из деревянных домов можно дать по квартире в новом доме, расселив их перед этим в маневренном фонде. Из маневренного фонда на «даче» имелись лишь караульная казарма, ШИЗО с подсобкой да кухня. А потому новый барак строился рядом со старым, и зэки, поглядывая сквозь щели, подобно новым жильцам, еще не получившим ордера, уже распределяли свои места в новом жилье.

Валила лес команда под руководством бригадира Мазепы. Обтесом бревен занимался Вобла со товарищи, кладку стен вел Самоделкин, и это было впервые, когда заключенные выдавали по две нормы человеко-часов в день по собственной воле.

Главным же директором стройки числился, конечно, Литуновский. Указывать на его инициаторские способности Бедовый, надо отдать ему должное, не думал и запретил делать это остальным. Едва до начальника лагеря дойдет информация о том, что новый барак – детище Летуна, как яму тут же засыплют, а лес будет сдан лесовозам. У «красных» до сих пор в памяти стоял «шишкобой», продолжающий ржаветь под навесом кухни.

Но без зэка-новатора стройка была бы невозможна по ряду причин. Во-первых, в зоне не было ни одного, кто умел бы строить здания, пригодные для жилья. «Крышу», дело прошлое, ставили, однако само присутствие здесь «крышевателей» прямо указывало на то, что ставили ее не мастера этого дела. Летун официально числился в бригаде лесотесов под предводительством Воблы, но вместо того, чтобы гулять топором по кедрам, ходил по стройке и указывал, где укрепить, где вбить, а откуда выбить и вставить в зад мастеру.

Говорил он всегда тихо, но слышали его все. И слушались, следует заметить, тоже все. Лишь однажды Винт, снятый по просьбе Бедового с кухонных работ для вбивания свай, что-то фыркнул в адрес увечного зэка. Но тут же по указанию Колоды был отведен в сторону, под тень навеса, где остывали пилы, и был избит с нанесением телесных повреждений, не мешающих вбивать сваи.

К середине апреля рядом с почерневшим от старости бараком № 6 выросли семиметровые стены нового шестого барака, и они были выше предшественниц на полтора метра.

– Бедовый не обманул, – шептались зэки. – Правильно подсчитал смотрящий. По шесть квадратов на харю придется, не меньше.

Ошибались. Пришлось по восемь, хотя в бумагах и было указано – «спальное помещение с общей площадью 550 кв. м, жилой 306 кв. м». Пятьдесят один человек потому как – объяснил Хозяину Бедовый.

– А если новые жильцы появятся? – резонно заметил полковник.

– Дурная примета, начальник.

На деле же строилось здание с площадями 680 и 420 квадратных метров соответственно. Да кто их считать будет, метры эти? Полковнику – перевод, Бедовому – слово доброе с воли. А после них пусть приезжают арифметики и считают. Пока приедут, как раз человек пять новых свалятся. В стране, насколько успели услышать зэки во время строительства «шишкобоя» по радио, такое творится, что скоро придется барак не в два этажа, а в пять строить. Об общем режиме и думать не хочется, там, наверное, вообще высотки с лифтами в небо вытянутся.

Время шло, Литуновский все чаще посматривал на меняющиеся даты на щите объявлений, Хозяин подсчитывал личные убытки и с удовольствием думал о том, каким способом расправиться с Летуном после ответа из Генеральной прокуратуры. Всякий раз, отсрочивая приведение своего решения в исполнение, он чувствовал себя почему-то униженно и гнал эти мысли прочь. Полковнику не хотелось сознаваться в том, что беспомощный зэк поставил его в такие условия, выходить за которые при исполнении своих полномочий было нельзя. Вместе с тем начальником овладевала злоба. И было отчего. В такие рамки его не загоняло ни начальство, которое старалось держаться от «дачи» подальше, потому как она их раздражала и пугала, ни зоновские авторитеты, коих на своем веку Кузьма Никодимович повидал немало. Была в этом покалеченном заключенном какая-то внутренняя сила, которая заставляла окружающих быть по отношению к нему осторожным и внимательным.

Дни летели, сменялись ночами, теперь не такими уж тоскливыми и полными отчаяния, как ранее. На зоне, уже позабывшей о каких-то новшествах, слышался визг пил, стук топоров и здоровый мат.

В один из таких дней, вертевшихся круговертью среди весны, в небе послышался гул. Сначала это был слабый, едва уловимый человеческим ухом шум. Словно над опушкой леса зависла стайка «скороспелей» и встревоженно гудит, опасаясь сесть на землю, и ждет, пока ее территорию покинет ласка.

Потом шум превратился в стон осиного роя. И лишь после того, как на небе показалась точка и явственно послышались хлопающие, рвущие небо звуки, стало понятно, что к «даче» подлетает вертолет.

Литуновский, покачнувшись, перехватил лопату и оперся на нее, как на трость. Ноги подкашивались, ему хотелось сесть, но делать это на глазах у конвоира – несусветная глупость.

– Ты чего побледнел? – опять разволновался Санька. – Плохо?

– Нормально, – буркнул Летун и вялым движением воткнул штык в землю.

«Не может быть».

Он не хотел поднимать взгляд, боясь, что случайно зашедший на стройку Хозяин его перехватит. Литуновский понимал, что этот взгляд полон тоски и свободы, знал, что все может разрушиться в одну секунду, а потому ему не хотелось, чтобы в тот момент, когда начнут осыпаться надежды, его слабость видел Хозяин.

Он знал – придет письмо – пиши пропало. Отписка деловых людей, не привыкших заниматься бредовыми идеями зэков. Помилования-то годами ждут. А тут, нате – не согласен с приговором, потому что за него ничего не сказал некто Каргуш. Раньше нужно было этого Каргуша убеждать и склонять к даче показаний. Не Литуновскому это делать, так родственникам его.

А вертолет… Он знал, поверят – будет «вертушка».

И она, разметывая комья сырой земли, срывая с зэков кепи, спускалась к плацу.

Кедр мало повалить.

Когда он, гудя и треща, повалится на землю, разметывая в сторону кору и хвою, когда на некоторое время в воздухе будет стоять стена из пыли, к нему побегут двое сучкорубов. Орудуя топорами, как когда-то, на воле, они отсекут сучья по направлению ветвей. Они будут стараться рубить ветви за один удар, а те, что потолще – за два. Лучше рубить сразу, экономя силы и не привлекая к себе внимание дотошного конвоя и бригадира.

Ствол очищен от ветвей, и теперь, чтобы на лесосеке не состоялся завал, одному из заключенных предстоит быстро накинуть на него петлю.

Рев трактора, подсевшего под тяжестью оскопленного дерева, – и он уходит из завала туда, где стоит длинномер-лесовоз. Там ждут его. Ждут без эмоций, как ожидают на перроне возвращающуюся с курорта жену, едва выпроводив из квартиры сексапильную красотку. Ствол обрежут до нужной длины, рассортируют части по категориям, и старый изношенный подъемник начнет свою монотонную работу. Бревна заползают на лесовоз медленно, с той же скоростью уходит под землю гроб на автоматической подставке.