Резким движением она сорвала с головы шляпку, попутно укололась шляпной заколкой, вполголоса чертыхнулась и сунула уколотый палец в рот.

– Ну так вот что, милая моя, – объявила мать через минуту, поворачиваясь ко мне. – Я твоя мать, нравится тебе это или нет, и я жена Михаила, нравится ему это или нет. И мы с Тимошей и Сашей будем тут жить.

В этот миг я пожалела, что не нахожусь в Фирвиндене в компании привидений. Я бы предпочла даже снова оказаться в том треклятом склепе, где пережила один из самых жутких моментов в своей жизни.

– Чего вы ждете? – набросилась мать на грузчиков, которые стояли у дверей.

– Оплаты, барыня, – ответил один из них.

Мать достала кошелек и стала судорожно рыться в нем, считая мелочь. Мне надоело смотреть на ее унижение. Я подошла к столу, вытащила из ящика рубль и протянула грузчикам.

– Премного благодарны, барышня, – сказал, кланяясь, старший из них.

Грузчики удалились, и Лина вышла, чтобы закрыть за ними дверь. Мне показалось, что лакей Степа смотрит на меня с сочувствием, и я отвернулась к окну.

– А теперь, – бодро объявила мать, – нам надо как-то устроиться.

Квартира состояла из семи комнат: двух спален для меня и отца, гостиной, столовой, моего кабинета, игравшего также роль библиотеки, и двух небольших помещений, в которых жила прислуга. Для начала мать попыталась выжить меня из моей спальни, но получила отпор. Тогда она определила столовую под детскую, сказала Саше, что спать он будет на диване в гостиной, и стала бодро разбирать вещи.

– Я не поняла, – наивно произнесла я. – А где ты будешь ночевать?

– В спальне Михаила, разумеется, – ответила мать. – И убери свою рысь, ради бога! Диким зверям совершенно не место в доме. Отдай ее в зоопарк или вызови ветеринара, чтобы он ее усыпил!

– Какая же ты… – не выдержала я.

Очевидно, мать только этого и ждала, чтобы устроить скандал.

– Что? Хочешь сказать мне, что я плохая мать? Ну говори, говори! Никто никогда меня не понимал, никто! Я годилась только на то, чтобы ездить из одной дыры в другую и не роптать! О-о!

Она зарыдала, забилась в припадке, хватая себя за волосы и выдирая шпильки из волос, с ней сделалась сильнейшая истерика. Прибежала нянька, на ходу доставая флакон с какими-то каплями, и принялась успокаивать госпожу. Чувствуя непередаваемую тоску, досаду, отвращение, я вышла из гостиной. Возле кабинета меня нагнал Степа.

– Анастасия Михайловна, как же так? Ваш батюшка… простите, конечно, если это не мое дело… но ведь он никого не ждал…

Я потерла лоб и задумалась.

– Поеду на почту, предупрежу его, – сказала я. – Придется, наверное, искать новую квартиру… Присмотри за Ружкой в мое отсутствие, чтобы ее никто не обидел.

Саша подошел ко мне в коридоре, когда я надевала ботинки.

– Те цветные фотографии – это люмьеровский автохром [11], да? У меня есть дешевый фотоаппарат, я люблю снимать, но цветным фото никогда не занимался…

Я призналась, что ничего не знаю об автохроме, меня снимал мой знакомый, и он, судя по его словам, как-то улучшал пластинки, чтобы изображение получилось ярче.

– Скажи мне лучше вот что, – добавила я. – Что там случилось? Почему она приехала?

Саша вздохнул и уставился куда-то в угол. Ему было уже 16 лет, над губой пробивались усики, и это было трогательно и забавно.

– Она вполне устраивала Колесникова в качестве любовницы, – сказал он. – Серьезных намерений он никогда не имел. Она думала, что если появится ребенок, Колесников на ней женится. Он вроде на словах не возражал, а потом взял и женился на сестре своего знакомого, которой двадцать пять лет. И… нам пришлось уехать. Она до последнего не верила, что он может так с ней поступить, не верила, даже когда ей сказали, что он ведет переговоры о приданом…

– Бедный папа, – вырвалось у меня, – каково ему будет узнать все это…

Трамвай, весело звеня, бежал по рельсам, в нагретом солнцем вагоне сиденья вкусно пахли кожей. Вот и моя остановка.

Почта, окошечки, предупредительные служащие… Я не знала, как поведу себя, что именно скажу, и действовала по наитию.

– Карл Людвигович, пропустите меня… Мне надо поговорить с отцом.

Гофман впустил меня на половину служащих, я вышла в заднюю дверь и оказалась в коридоре, в конце которого находился кабинет отца. Постучав, я вошла.

– Настенька! Вот так сюрприз… – Слова замерли у него на губах. – Почему ты здесь? Что-то случилось?

– Пообещай мне, что не будешь выходить из себя, – умоляюще попросила я.

– С радостью. – Отец попытался обратить все в шутку. – Неужели Артур Рейтерн сделал тебе предложение?

– Нет, дело не в нем, и все гораздо хуже, потому что… – Я собралась с духом. – Мама вернулась.

Тонко очиненный карандаш, который мой отец вертел в пальцах, замер.

– Что значит – вернулась? Уж не хочешь ли ты сказать…

– Она приехала в Либаву, с Сашей, со всеми вещами… И с другим ребенком.

Карандаш в руках отца с хрустом сломался.

– Значит, вот как… – выдавил отец из себя. – И даже с вещами…

– Ты не будешь делать глупостей? – со слезами спросила я. – Обещай мне…

– Как она выглядит? – мрачно спросил отец.

Я растерялась.

– Выглядит… наверное, как раньше, только немного постарела… Платье в горошек… под горлом бант… маленькая коричневая шляпка…

Я поняла, что несу вздор, и замолчала. Опомнившись, отец взял обломки карандаша и выбросил их в мусорную корзинку, стоявшую возле стола.

– Горошек, значит… – вяло повторил он и умолк, потирая подбородок.

– Нам придется искать новую квартиру, – сказала я, когда пауза слишком уж затянулась. – Вместо столовой теперь детская, Саша будет спать в гостиной, но это неправильно, ему своя комната нужна… А кабинет я не могу ему уступить, мне надо где-то работать…

– Я приду домой как обычно, – произнес отец, пододвигая к себе пачку каких-то бумаг, которые ему прислали для ознакомления. – Скажи кухарке, чтобы она приготовила ужин на… сколько нас теперь? Пятеро?

– Ну, Тимоша же не будет ужинать с нами, – проговорила я и тотчас же пожалела об этом.

– Ах, вот как его зовут, – протянул отец. – Значит, ужин будет на четверых. Как в старые добрые времена, – с горькой иронией добавил он.

Вопреки расхожим представлениям, настоящий ад находится не там, где пылает огонь и где черти поджаривают грешников. Ад – это место, где близкие люди начинают выяснять отношения.