Горький, говорят, тоже любил Ницше. Во всяком случае Сатин, герой его пьесы «На дне», патетически восклицает: «Человек – это звучит гордо!» Каков ницшеанский размах высказывания!

К циникам, впрочем, относился он неважно. В работе «О цинизме» он писал:

«„Род приходит и снова уходит“, – говорит он, спрятав лицо свое в древнюю книгу, где мятежная мысль человека пробовала силу бога, созданного ею, пробовала и горько сомневалась в силе и красоте его.

Когда видишь, что за этой навсегда красивой, гордой книгой прячется жалкая фигурка трусливого циника, прячется и тупоумно клевещет на мудрого ради оправдания лени своей или бессилия своего, обидно за книгу».

Что поделать, иногда циника можно назвать и трусом. Ведь цинизм – это своего рода ширма, за которой удобно прятать свои недостатки.

Боишься показаться глупым – скажи, что все на свете глупы.

Боишься показаться некрасивым – скажи, что все на свете некрасивы.

Боишься привидений – скажи, что мы живем в обществе страха, где отваге нет места.

Представляете, как удобно? Можно было бы сочинить привлекательный рекламный заголовок: «Хочешь избавиться от комплексов? Стань циником!»

Называть вещи своими именами – большое искушение. Этими благородными начинаниями циники и оправдывают свой образ жизни. Только вот есть ли у вещей свои имена? Серьезно, без пустопорожней болтовни? Считается, мол, что Адам и Ева первыми получили право давать имена окружающему миру. Правильно они его назвали или неправильно, одному Богу известно. Но назвали же всех без разбору и предварительного обсуждения в ученом совете. А теперь нам приходится с этим как-то жить.

Когда ты едешь в общественном транспорте и видишь пожилого человека, по правилам приличия ты уступаешь ему место. Тогда циник, смотря на тебя, говорит: «Вижу, что без особой охоты ты этого сделал». Как бы насмехаясь. Дразня. Издеваясь. Называя вещи своими именами.

А что? Может, оно и так. Может, и не было особенного желания вставать. Но встал же! Встал! И какое мне дело до моих чувств, когда нужно проявить такт и воспитанность. Правда, и на это у циника найдется оправдание: «Наивный, помогая ближнему, ты надеешься на встречный подарок». И дальше польется: даже если тебе не нужны деньги, то общественное признание уж точно не помешает. Каким смельчаком ты будешь выглядеть в глазах других, когда уступишь место бабушке. И настроение сразу улучшится. Вот и вывод: пропало настроение с утра – уступи бабушке место в автобусе. Улыбка будет до ушей.

Но вообще к циникам не только у Горького было плохое отношение. Их, знаете ли, мало кто любит. Они же мало того что всем перечат, так еще и настаивают на своей правоте! Гордое одиночество их в какой-то степени возвышает, облагораживает.

Возьмем, к примеру, Базарова – персонажа романа Тургенева «Отцы и дети». Там он назван нигилистом (словцо получилось насколько отменным, что опять-таки злополучный Ницше пополнил им свой философский словарь). Что такое нигилизм, где его схоластические корни – разговор для маститых историков, да и то, едва ли продуктивный. В сухом остатке Базаров – это отрицающий общественные нормы человек. Короче говоря, циник. Человеческие отношения ему претят, романтические мысли кажутся надуманными. Ощущение, что ему бы с лягушками в болоте жить и не тужить. Хотя лягушки еще бы поразмыслили – затея-то, в общем, не самая для них привлекательная.

«Принципов вообще нет… а есть ощущения. Все от них зависит», – произносит он. Так-то оно так, но хочется верить еще во что-то. В самое лучшее. В духовное. Но циник глух к подобным призывам. Для него религия – опиум для народа, а бессмертие – жалкая надежда простаков.

И почему ему категорически не хочется думать, что мир не так прост, как ему кажется? Пусть он трижды прав в своих сентенциях, но разве нет ничего важнее правды? Так и представляется: завтра все люди выходят на улицу и начинают жить по правде – без ложных масок. Никаких тебе интрижек, никакого тебе лицемерия, никаких ссор.

Жизнь без эмоций. Антиутопия Оруэлла. Большой Брат следит за тобой. Страшно? Нет, ибо ты абсолютно к этому равнодушен. И ничто не способно вызвать у тебя эмоции, потому что мир устроен предельно рационально. Хотя нет, одно мешает: отсутствие цинизма. Ведь он просто пропадет за ненадобностью, а без него тоже как-то пустовато…

Однако нельзя не отдать должного обаянию циника. Он – искусительное зло, этакая дьявольская харизма. Наверное, циники своим существованием оправдывают садомазохистскую природу человека – страсть к самобичеванию. Посмотрите, как ловко он разделывается с людьми, как изящно ставит их на место. И даже если речь касается тебя самого, слова циника звучат как-то особенно, будто он обратил на тебя внимание, будто отметил своим сарказмом.

Смех, к слову, является их непреложным оружием. Разумеется, это не дружеская насмешка, а зачастую именно злой смех. И юмор такой называют черным. Но разве кто-то бросит в циника камень за тонкое и красивое использование черного юмора? Например, английский поэт Томас де Куинси имел обыкновение шутить «по-черному» (или это нам так хочется представлять). Человек он был, конечно, образованный и умный, но весьма неприятный. За словом в карман не лез и любое свое действие умел оправдать благими намерениями во имя искусства. Пределов, надо сказать, де Куинси не знал – дошло до того, что даже в убийствах он нашел свой вкус. Поэтизация зла – это очередной вызов общественным устоям и главной коронованной особе по имени Мораль. Так, виртуозно рассказывая об убийствах, смакуя их творческую составляющую, он не забывает пошутить: «Претендент (на убийство. – Прим. Н. Никулина) должен быть в добром здравии: убивать человека больного, обыкновенно неспособного вынести подобное испытание, было бы верхом коварства».

Дерзко? Не то слово. Де Куинси, дабы не оставлять нас в недоумении, замечает: «Читателю может показаться, что я попросту смеюсь над ним, но это всего лишь моя старая привычка шутить, превозмогая боль».

Убийства вообще облюбованная тема для цинизма. «Как порой хочется убить учителя», – говорит ученик за партой. «Перестрелять бы всех коллег на работе», – добавляет клерк в офисе. «Как же достали пробки на дорогах. Перестрелял бы всех!» – в неистовстве кричит автолюбитель.

Не случайно этой теме так много посвящено фильмов. С особым цинизмом расправляются со своими врагами герои Квентина Тарантино. Как изящно устраняет своих противников Черная Мамба, главная героиня «Убить Билла»; на пути к осуществлению мести кровь цвета клубничного варенья льется рекой, эстетически украшая собой стены, ковры, окна и, разумеется, белый снег. Подлинное наслаждение для настоящего ценителя искусства – красный цвет на белом. Глаз не оторвать. Этим же приемом с блеском пользуются братья Коэны в своих киношедеврах, неугомонно прибегая к черному юмору. Смерть своей нелепостью вызывает лишь улыбку. Например, в фильме «Игры джентльменов», когда банда неуклюжих бандитов замыслила ограбить банк, но столкнулась с препятствием в виде приставучей старушки. Решено: нужно ее убить. Однако они не в силах прийти к единому решению, придумать общий план, а способны лишь ссориться и паниковать. В результате умирает не старушка, а каждый из них по очереди. Нелепо и смешно. И сколько бы всезнающие кинокритики не поносили картину «Игры джентльменов» за ее слабость, получилась она весьма наглядной.