Совершенно правильно, что среди причин, располагающих массовое сознание к идее реинкарнаций, следует считать, во-первых, облегченное объяснение социального и индивидуально-психологического неравенства людей, и, во-вторых, большую привлекательность измышленного в сравнении с исторической моделью сансары образа неизменно прогрессирующего ряда перевоплощений для воспитанного на эволюционизме сознания. В самом деле, перевоплощения, которые во всех традиционных индийских религиях мыслятся как основное мировое зло, на устранение которого направлена вся стратегия их духовных дисциплин, для сознания человека общества потребления оказывается высшим благом (как возможность расширения потребления даже на будущие жизни)[610]. Зато я никак не могу согласиться со своим французским коллегой в том, что третьей причиной популярности идеи перевоплощений следует считать лучшее соответствие предполагаемой ею космологии в виде грандиозных масштабов безначально расширяющейся Вселенной научной картине мира в сравнении с ограниченной панорамой христианского мироздания, с органически присущими ей средневековыми концепциями геоцентризма и антропоцентризма. Дело в том, что свое победное шествие по западной цивилизации миф о реинкарнациях начал лишь с середины XX века – когда от геоцентризма остались давно уже лишь исторические воспоминания (вспомним кстати, что ни Коперник, ни его ближайшие последователи вполне оправданно не обнаруживали никакого противоречия между новой концепцией и креационизмом[611]), а математик А. Фридман и астрофизик Э. Хэббл, чьи расчеты впоследствии были подтверждены теоремами сингулярности Хокинга – Пенроза, заложили основания теории начального космического взрыва (Big Bang). А эта теория, как хорошо известно, как раз научно обеспечивает ту самую картину расширяющейся Вселенной, которая соответствует креационизму и не только не соответствует индийским космологиям безначальности, но и прямо им противоречит[612]. Сколь же мало противоречат современному христианству те грандиозные даты существования Вселенной, которые принимает современная наука, хорошо продемонстрировал десять лет назад соотечественник профессора Юлена профессор Ж. Вотье, наглядно свернув историю мироздания в календарный цикл. Исходя из его расчетов (не претендовавших, разумеется, на статус точной хронологизации мира), оказалось, что если Большой Взрыв датировать 1 января, то Млечный Путь появляется 1 апреля, Солнечная система – 9 сентября, первые живые клетки – 25 сентября, голубые водоросли – 9 октября, разделение на биологические виды – 1 ноября, рыбы – 19 декабря, насекомые – 21 декабря, леса, которые населили птицы – 23 декабря, уход динозавров со сцены – 28 декабря, пещерная живопись в Ласке появляется утром 31 декабря, а рождение Иисуса Христа – в последнюю секунду того же последнего дня года[613].

Против того, что биологический эволюционизм стал союзником идеи реинкарнации, я возражать не буду, так как его идея состояла в стирании фундаментальных различий между человеком и другими видами. Но здесь уместны две существенные оговорки. Во-первых, парадигмы эволюционизма и реинкарнации сами по себе (вне их связи в массовом сознании) очень трудно совместимы друг с другом (ренкарнации предполагают «опредмечивания» духа через безначально готовые биологические виды, но никак не постепенное становление последних). Во-вторых, считать эволюционизм собственно научной теорией с большой объяснительной силой – теорией, которая успешно заместила креационизм – можно лишь сознательно закрыв глаза на очень значительные конфликты, в которые эволюционная схема вступила и с рациональностью, и с эмпирическими данными, и которые были выявлены уже весьма скоро после публикации Дарвинова «Происхождения человека» (1891)[614].

Зато я добавил бы три других существенно важных фактора, содействующих распространению реинкарнационного мифа. Это, во-первых, нежелание современного человека, стремящегося к получению всех без исключения удовольствий (самого разнообразного характера), смириться с перспективой окончательного суда (и желающего устранить его через возможность бесконечного возобновления своего существования)[615]. Это, далее, реальные трудности, с которыми связано приятие идеи конечного телесного воскресения (основная альтернатива реинкарнации), требующей, в отличие от идеи перевоплощений, действительного смирения разума перед истинами веры, а оно для современного сознания в наименьшей степени симпатично[616]. Это, наконец, добровольная и охотная капитуляция нынешнего христианства перед иноверными религиозными приоритетами во имя односторонней толерантности и политкорректности, которые на деле суть проявления ущербного приспособленчества к этому миру. В рассматриваемом случае эта капитуляция выражается в допущении относительной истины и «взаимопереводимости» даже взаимоотрицающих (контрадикторных) эсхатологий.

Что же касается того важнейшего момента, на который профессор Юлен лишь намекнул в связи с традиционными индийскими религиями, а именно, что идея сансары соответствует там лишь экзотерической истине, но никак не конечной, то я не имею уже возможности развернуть его в должной полноте. Скажу только, что «экзотерический статус» данного учения в индийских философиях был связан и с принципиальной невозможностью дать рациональные ответы на вопросы о том, «кто» (или хотя бы по крайней мере «что») и «как» может быть самим субъектом перевоплощений. Философы санкхьи и адвайта-веданты прямо отрицают, что таковым может быть духовное начало[617]. Джайнские философы это признают, но не могут объяснить, каким образом безначально всеведущая, совершенно свободная и нематериальная душа (джива) может закабалить саму себя непонятным образом производимым ею же тонкоматериальным кармическим веществом[618].

Философы же буддийские, душу прямо отрицающие, прямо замещают перевоплощение переконстелляциями совершенно «анонимных» динамических атомов существования – дхарм[619]. А потому то, что наши теософы, антропософы, сайентологи и прочие квазиэзотерики выдают за конечную мудрость индийских религий, там соответствует лишь «начальной истине».

Завершаю свое сообщение повторным выражением надежды на то, что как изложенные положения моего французского коллеги, так и мои скромные дополнения к ним не останутся невостребованными нашей миссиологией.

Антигуманна ли христианская эсхатология?(Комментарии к статье В. В. Кузева[620])[621]

В. В. Кузев поднимает проблемы, уже не одно тысячелетие волнующие и для религиозного, и для антирелигиозного сознания. Для второго убежденность всех развитых религий в неизбежности посмертных страданий грешников всегда была одним из основных аргументов против религии (только начиная с французских воинствующих атеистов XVIII века и классиков марксизма обвинением против религии стало и обещание ею посмертных благ). Сознание же религиозное почти всегда колебалось между убежденностью в окончательность божественного суда и в возможность смягчений его вердикта Предельным случаем «смягчающего варианта» представляется очень популярное во многих древних религиях и в их последовавших римэйках учение о перевоплощении душ (весьма симпатичное и В. В. Кузеву[622]), которое в значительной мере и было мотивировано в сущности своей очень прозрачным желанием избавления от этого суда посредством откладывания его в бесконечность. Сам теологический масштаб этой темы, раритетность ее философской подачи в нашей литературе[623], а также