Они были нужны мне все, чтобы одержать победу на острове, принадлежавшем французам.

Через некоторое время мы осторожно, ползком, перебрались обратно и стали наблюдать за действиями победившей армии Дессалина. Тысячи повстанцев рыли новые окопы перед внутренней линией защитных французских укреплений, а сотни других разворачивали трофейные орудия и подтаскивали свои. Теперь черные закрепились на высотах, и стратегическое положение Рошамбо становилось просто безнадежным.

Потом я посмотрел на море и увидел, что там появилось множество новых кораблей. С того момента, как мы с Джубалем бежали из города, к его берегам прибыл целый флот. Если это французские суда, то мои враги (сам порой удивляюсь своей способности перебегать с одной стороны на другую) могут продержаться еще какое-то время. Если же английские – им конец.

– Давайте спустимся к Дессалину, – сказал я своим соратникам. – Мне нужен бинокль.

Мы спустились и оказались на поле боя, где недавно шла жесточайшая рубка. Лужи, оставшиеся после дождя, приобрели розоватый оттенок – так много в них скопилось крови. Кругом ползали и стонали раненые. Друзья и родственники тех, кто участвовал в сражении, пришли искать своих близких и рыдали, обнаружив бездыханные тела. У солдат, оглушенных мощными орудийными залпами, сочилась из ушей кровь. Это было хорошо знакомое мне и очень печальное зрелище, и я утешался лишь мыслью о том, что мы победили.

Затем мы прошли мимо тел убитых французов, и я с грустью отметил, что одним из них стал полковник Габриель Окуэн: пуля угодила ему прямо в грудь. На лице его застыло сардоническое выражение. Моя измена не спасла этого славного человека.

Тела убитых с той и другой стороны стаскивали в одну кучу для массового захоронения – сделать это надо было быстро, пока они не начали разлагаться на жаре. Операции тяжелораненым производились прямо на месте с помощью такого же окровавленного мачете, которым столь же безжалостно рубили тростник на плантации Лавингтона. Что ж, столь быстрое и решительное вмешательство было, пожалуй, милосерднее, чем пила хирурга. Однако некоторые раненые отползали в сторону, предпочитая смерть сверкающей стали мачете.

Несмотря на успешно проведенную диверсионную операцию, армия повстанцев тоже понесла большие потери – несколько сот человек убитыми и ранеными. Куча отсеченных рук и ног была более убедительным доказательством проявленного ими мужества, нежели медали, которыми их могли наградить впоследствии: куски черной плоти напоминали вязанки дров.

Я наблюдал за тем, как казнят собак-людоедов Рошамбо – их расстреливали прямо в клетках из мушкетов, и животные визжали и выли на разные голоса. Затем дверцы клеток распахнули, чтобы свиньи могли подкрепиться их останками.

Дессалин в нарядном мундире продолжал оставаться все на той же высотке. Он промок до нитки от тропического ливня, но выглядел столь же величественно и безжалостно, как воины-мамелюки, которых я видел в Египте, в своей двурогой шляпе с черным плюмажем, мундире с золотыми позументами и французских кавалерийских сапогах. Предводитель повстанцев отдавал четкие приказы своим легионерам – видно, умение это отточилось за долгие годы войны. Мне предстояло стать свидетелем величайшего исторического события – первой полной и триумфальной победы восставших рабов. Лувертюр был отмщен. В этот момент Дессалину мог бы позавидовать сам Спартак.

К нему то и дело подходили посыльные, и я тоже, выждав момент, протиснулся вперед.

– Мои поздравления, командир.

– А, мсье Гейдж! – сказал он. – Дождались последнего момента, чтобы преподнести французам сюрприз… Признаюсь, я уж испугался, что вы нас бросили. Но в конце концов великий потоп все же состоялся, как и обещал ваш христианский бог Ной.

– Пришлось подождать, пока Бог заставит солнце подняться повыше, чтобы можно было поджечь растопку, – объяснил я ему. – А Он, боюсь, не слишком спешил.

– Солнце, можно считать, не светило вовсе.

– И все же провидение дало нам такую возможность. – Я решил умолчать о своей промашке, о том, что не позаботился о более надежных способах поджечь фитили у бочек, но Жан-Жак и без того обо всем догадался.

– Вы авантюрист и азартный игрок, мсье, – заявил он мне.

– Я просто импровизировал. Мой недостаток, обещаю исправиться.

– Как бы там ни было, но мы победили. К берегу подходят британские корабли, а Рошамбо заперт в ловушке, как корнуольцы в Йорктауне. И теперь родится новая страна, как в свое время родилась ваша. Мы отплатим французам за все. Они ответят за преступления, которые совершали веками.

Я должен был что-то сказать на это. Подлости, которые вершили французы в своих колониях, должны были рано или поздно обернуться против них – ведь жертва учится у своего мучителя и отвечает тем же. И французам предстояло испытать все те страшные пытки и мучения, которые они сами же и изобрели. Наш Спаситель надеялся, что прощение послужит излечением человечества от этой заразной болезни, но пока что я не видел тому доказательств. Люди почти всегда отвечали худшими, а не лучшими поступками, и эта их привычка наводила меня на мрачные размышления. Осознание того, что сам я в немалой степени поспособствовал этому чудовищному кровопролитию, как-то не слишком радовало.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – решил все же попытаться я.

Генерал посмотрел на меня удрученно.

– А разве они когда-нибудь предоставляли нам такую возможность?

– Желтая лихорадка, сами знаете, безжалостно косила их ряды, вот они и отчаялись. Французская армия тоже очень сильно пострадала. Корнуольцам, к примеру, было разрешено сдаться с честью.

– Если б все белые люди проявляли ту же кротость, что и вы, они бы уже давным-давно проиграли. Возможно, я не удовлетворюсь одним Гаити. Вполне может быть, что я соберу мощную армию и отправлюсь завоевывать мир.

– Вам вряд ли понравится этот мир. В Европе слишком холодно и ветрено. В Америке – тоже. Если б Лувертюр был здесь, он бы рассказал вам, как там неуютно.

Генерал нахмурился, и я решил, что чем скорее уберусь отсюда, тем лучше. Особенно с учетом цвета моей кожи.

– Если прибыли британские корабли, пусть англичане доделывают за вас работу, – посоветовал я. – Вы возьмете Кап-Франсуа, это несомненно, но когда тысячам белых будет грозить полное уничтожение, они станут биться яростно и до последней капли крови и унесут с собой множество жизней ваших солдат. А если им разрешат сесть на английские корабли и убраться отсюда, вы одержите победу без кровопролития. Санто-Доминго станет свободным – и вы ничем не запятнаете свою честь. И тогда иностранные государства быстрее признают вашу страну.

Жан-Жак призадумался. Месть всегда так соблазнительна…

– И вы станете не просто освободителем, а милосердным правителем, – продолжил я. – Станете героем парижских салонов, примером британскому парламенту, партнером Соединенных Штатов. Дессалин Справедливый! Мужчины будут отдавать вам честь, а женщины – восхищаться вами.