Жизнь Марлоу сияла так ярко, что впору было надевать черные очки, а жизнь Оливии между тем тускнела и истаивала. Ей удалось раздобыть лишь место дублерши в бродвейской постановке «Ржавчины в ванне» 1972 года, которая закрылась прямо в вечер премьеры[69].

По слухам, сестры не разговаривали друг с другом тринадцать лет. Одна на Западном побережье, другая на Восточном, – казалось, расстояние наконец безопасно их разделило.

Но 25 октября 1979 года вмешался роковой случай.

Марлоу с друзьями каталась верхом в Монтесито, и ее коня спугнула газонокосилка. Конь встал на дыбы, кинулся в галоп, выпрыгнул через забор на шоссе 101 и выбросил Марлоу из седла. Та чудом отделалась лишь множественными переломами левой ноги, однако до того серьезными, что врачи велели ей два месяца лежать на растяжке в больнице «Сидарс-Синай».

Каждый день после обеда Принц являлся к постели Марлоу и читал невесте вслух. Два месяца истекли, и врачи решили, что ей нужно полежать еще несколько недель. Принц продолжал ее навещать – но в один прекрасный день опоздал, назавтра опоздал еще больше, а на третий день не явился вовсе. Он отсутствовал десять дней – и все десять дней Марлоу не знала о нем ничего, – а затем вновь пришел в больницу.

И объявил, что помолвка отменяется. Извиняясь, рыдая от печали и стыда, он преподнес Марлоу Хьюз платиновое кольцо с черной жемчужиной; на платине были выгравированы четыре слова: «Лети дальше, прекрасное дитя».

Марлоу была убита. По словам медсестер, она пыталась выброситься из окна палаты. Спустя месяц, через два дня после ее выписки, «Нью-Йорк таймс» опубликовала поразительное объявление: «Наследник „Дюпон“ Принц женится на актрисе Оливии Эндикотт».

Тихая свадьба состоялась в семейном поместье в долине реки Гудзон.

Никто, даже Бекман, не имел представления, как Оливии это удалось – где она познакомилась с Принцем и как умудрилась его нежные чувства к Марлоу, одной из прекраснейших женщин на свете, обратить на себя, женщину обыкновенную. Кое-кто предполагал гипноз и даже сделку с дьяволом, начиная прямо с рокового падения с лошади.

Или попросту плачевное стечение обстоятельств?

Марлоу никогда публично не высказывалась об этой истории, но спустя годы, когда в интервью ее спросили о сестре, ответила: «Я не помочусь на Оливию, даже если она будет сгорать заживо».

Марлоу полетела-таки дальше – во всяком случае, попыталась. Она выходила замуж трижды: за художника-постановщика в 1981-м, потом за Кордову в 1985-м – этот союз протянул всего три месяца, хотя, снимая «Дитя любви», Кордова выжал из нее потрясающую игру, – и за ветеринара в 1994-м. С ветеринаром она развелась четыре года спустя. Детей у нее не было. На пятом десятке сюжетная линия персонажа мисс Хьюз привела ее туда, где до нее побывали многие кинобогини: она стала смертной. Постарела. Ей больше не предлагали ролей. Последовала пластическая операция, поползли слухи о том, что она плотно сидит на болеутолителях, затем случилось ее позорное появление в «Супермене 4: Борьба за мир»[70], где макияж у нее был такой, словно его накладывали фломастерами, и после недолгой борьбы она исчезла прочь с глаз публики.

Оливия по сей день замужем за Принцем. У них три сына. Последние двадцать семь лет она заседает в совете директоров Метрополитен-музея, а в светской жизни Нью-Йорка это наивысший взлет.

– Марлоу досталась слава, Оливии – принц, – негромко, нараспев заключал Бекман, блистая глазами в свете камина. – Но кто выиграл в жизни?

Общее мнение гласило, что Оливия.

– Не исключено, – отвечал Бекман. – Но кто знает, какая зависть глодала ей нутро, точно кислота – ржавые трубы?

Был и завершающий аккорд. Касался Кордовы.

Уже выйдя за Принца, Оливия Эндикотт в восьмидесятые работала тут и там на Бродвее, хотя забросила сцену, дабы посвятить себя материнству, супружеству и благотворительности.

Однако по-прежнему рьяно поклонялась Кордове.

По словам Бекмана, Оливия преследовала режиссера с бешеным упорством и засыпала его письмами. Умоляла дать ей шанс поработать с ним, прийти на пробы, сняться хоть статисткой, в роли без слов. Хотя бы с ним увидеться. Похоже, Кордова оставался последним кусочком мозаики – последним куском пирога, – который она жаждала отхватить, дабы одержать окончательную победу над сестрой.

– И на каждое письмо Кордова отвечал Оливии одной и той же отпечатанной на машинке фразой, – говорил Бекман.

Тут он поднимался, придерживаясь за персидскую тахту. Шаркая, удалялся в темный и сырой угол гостиной, где зверским рывком распахивал ящик стола, набитый бумагами, чеками, «Плейбиллами»[71], и принимался там рыться. Спустя минуту нестойко возвращался к собранию с чистейшим кремовым конвертом в руке.

Медленно-медленно он вручал конверт ближайшему студенту, и тот, трепеща, поднимал клапан, извлекал письмо, читал молча, а затем восхищенно хлопал глазами и передавал соседу.

Бекман утверждал, что ненароком откопал эту бумагу на распродаже чьей-то частной коллекции.

11 ноября 1988 г.

Моя дражайшая Дюпон.

Даже вымри все человечество на Земле, кроме Вас, Вы бы все равно у меня не снялись.

Кордова.

64

Я пересказал эту повесть Норе, хотя до драматических талантов Бекмана мне было очень далеко.

– «Лети дальше, прекрасное дитя»? – переспросила она. – Самое грустное прощание на свете. Думаешь, это все правда?

– Думаю, да.

– Звони Оливии. Сию секунду.

Я набрал номер.

– Ну конечно, мистер Макгрэт, – промолвила секретарша в трубке. – Вы свободны завтра? Через два дня миссис Дюпон уезжает в Санкт-Мориц. Она надеется, вы простите ее за такую поспешность и вставите в свое напряженное расписание, поскольку она пробудет в Швейцарии четыре месяца.