Я начинаю совсем тихо, – будто издалека, пошатываясь, идет пьяный негр, вот он медленно приближается, останавливается, слегка удивленный, бьет себя в грудь и плетется дальше, еле держась на ногах, – до тех пор, пока слова песни вновь не стихают вдали:

Певец приближается, я замедляю темп и всхлипываю с чувством раскаивающегося грешника, который, убежденный в своей низости, ищет утешения в вине:

Тут я останавливаюсь и запеваю во весь голос:

И дальше песня стихает:

Слова звучат все тише и тише, исчезая вдали, растворяясь во мраке ночи. Я падаю на стул и опускаю голову на стол. Конец. Мертвая тишина. Все оказались во власти чар старинной песни, наполненной грустью и безысходностью, тоской по лучшей жизни. Очень долго безмолвие не нарушается, в комнате абсолютно тихо; слушателям передалось мрачное настроение раба дяди Тома, мы тоже ощущаем себя несчастными собаками, оказавшимися в плену, на привязи. Такое чувство, что вот-вот разрыдаемся. И действительно, стройная девушка из Прибалтики начинает безудержно плакать, а две сестры с льняными волосами испуганно смотрят на меня своими огромными глазами. Они всхлипывают. Лицо Ришеля подозрительно подрагивает – он тоже тронут. Я не вполне осознаю происходящее, в голове туман и дурман.

Все вскакивают вне себя от восторга, аплодируют, и поздравляют, и бросаются меня обнимать. С этого часа меня окончательно принимают в группу «кнобельбехеров».

Лишь юная светловолосая скрипачка никак не может прийти в себя и продолжает горько плакать.

В нашей компании есть один лихой парень, который дрался на двадцати дуэлях, и его даже не поцарапало. Вместо солдатской книжки он всегда носит с собой книжку дуэлянте кую. Как этот проворный, невысокий малый попал в труппу профессиональных актеров – остается для меня загадкой. Здесь же находится девушка, которую он горячо и преданно любит, однако с ней уже заигрывает другой. Наш малыш выходит из себя, затевает скандал и вызывает его на дуэль, он непременно хочет с ним сразиться, не важно, где и когда он продырявит его насквозь. Едва удается усмирить задиру, мы изо всех сил стараемся удержать его и вразумить. Пьяные глаза налились кровью, он вперил свой грозный взгляд в соперника, который старается изобразить равнодушие и превосходство. Два петуха и кругленькая курочка. Ничего не скажешь. Сладкая пташка ищет спасения в объятиях у третьего.

Побледневший Норман лепечет мне заплетающимся языком: «Знаете, я им сейчас задам, я на это способен!»

Златовласые сестрички оживают, порхают с одних колен на другие, обнимаются и целуются.

Какой-то нереальный мир, мир грез, окутывает и согревает нас. Мы чувствуем, что еще пока живем, позабыв о страданиях и боли. На какое-то мгновение тоска по лучшей доле захватила и оглушила нас.

На рассвете мы, пошатываясь, расходимся по домам под моросящим дождем. Утренний свет призраком отражается в ледяной воде Шелони. В тусклых лучах поблескивает оставшийся снег. Высоко над головой, с северной стороны бесконечного и ясного русского неба, завораживающими зеленоватыми бликами сверкает северное сияние. Вдали, перемежаясь с шумом разрывающихся снарядов, слышится ржание крестьянских лошадей.

Этот вечер подарил нам освобождение!

Воспоминание о трагическом случае в Молвостицах преследует меня все эти месяцы. Каждый раз, когда я приезжаю в Порхов, Шмидт перед тем, как начать вскрытие, предоставляет мне возможность изучить топографию и анатомию нижнего шейного отдела. Иногда он наблюдает, как я делаю зарисовки. Метод, который я хочу найти, должен исключать остаточные явления повреждения скелета, как это иногда происходит, когда мы распиливаем ключицу. Должна быть другая возможность доступа. Однажды вечером я засыпаю с этим вопросом, а утром просыпаюсь с готовым решением. Ночь и сон таят в себе творческие силы.

Мой метод заключается в том, что рассеченная рукоятка грудины вместе с неповрежденным грудинно-ключичным суставом выводится наружу. Этот новый путь открывает уникальные возможности: видны все важные образования верхней части средостения, в том числе и сосуды, которые теперь можно оперировать безо всяких затруднений. Способ очень прост и, по моему убеждению, легко осуществим. Однако доказательств пока нет.

Недели проходят в нетерпеливом ожидании. Однажды из одного госпиталя сообщают о солдате со стреляным ранением глубокой артерии плеча и большой, пульсирующей опухолью. Вот и настало время проверить на практике, правильны ли мои представления.

Мне показывают пациента, я провожу тщательное обследование. Диагноз подтверждается, на рентгеновском снимке видны подробности. Теперь можно оперировать. И все-таки мне стоит немалых усилий преодолеть страх и отважиться на новую операцию.

Все происходит в точности так, как и предполагалось. С помощью тонкой проволочной пилы разрезы делаются легко и безопасно. Что касается дыхания и кровообращения, то здесь не происходит никаких изменений. Удивительно! Ко всему прочему нас даже поджидает приятный сюрприз. Оказывается, после отделения ключицы эластичные мышцы шеи сами собой тянут вверх кость со всеми мягкими тканями, в результате чего рана раскрывается настолько широко, что становятся ясно видны все нервы и сосуды. Операция как таковая, удаление аневризмы и наложение шва на артерию, проходит очень гладко. С огромной радостью и удовлетворением мы наблюдаем, как пульсирующая волна бежит по артерии. Достаточно одной проволочной петли, чтобы вновь вернуть ключицу в анатомически правильное положение, нам не приходится использовать даже гипсовую повязку. Это большой прорыв вперед. Какая колоссальная разница по сравнению с тем печальным случаем в Молвостицах!

В течение последующих недель мы делаем пять подобных операций. Никто из раненых не потерял руку, ни один не расстался с жизнью. Кажется, проблема решена.