Доверие царя к «полководцу» резко пало. Зная мнительность и подозрительность Ивана Васильевича, воевода запаниковал. Помогли «друзья». И в январе 1563 года польский король Сигизмунд II Август уже благодарил гетмана М.Ю. Радзивилла «за старания в отношении Курбского».

Переговоры с князем велись ускоренными темпами, и он начал готовиться к побегу, предварительно заняв большую сумму в золоте у Печерского монастыря. В начале 1564 года Курбский получил два письма – от Радзивилла и Сигизмунда. «Открытые листы» – официальные грамоты с большими печатями – гарантировали Курбскому «королевскую ласку» и солидное денежное вознаграждение.

В апреле князь перешёл русско-литовскую границу, где его обобрали до нитки (с собой у перебежчика было 30 золотых дукатов, 300 золотых и 400 серебряных талеров и 44 серебряных рубля). Но внакладе предатель не остался: от короля получил во владение город Ковель с замком (на стыке сегодняшних Украины и Белоруссии), Кревекскую старостю, 10 сёл и 4 тысячи десятин земли в Литве, 28 сёл на Волыни. Это и была королевская ласка. Она дорого обошлась русским.

В январе 1564 года по наводке Курбского был разгромлен полк князя П. Шуйского. Изменник выдал ливонских сторонников Москвы и московских агентов в Польше, Литве и Швеции, планы мест действия русских войск, их количество, состав и пути снабжения, а также сведения о расположении застав и крепостей. Через несколько месяцев изменник участвовал в походе на Полоцк.

Курбский раскрыл врагу систему обороны южных рубежей России, сообщил, где и как обходить пограничные заставы для внезапных ударов. Поход 1571 года крымчан стоил России сотен тысяч жизней воинов и мирных жителей. А предатель ещё валялся в ногах короля, уговаривая Сигизмунда дать ему 30 тысяч воинов для похода на Москву.

Мало этого, Курбский принял активное участие и в информационной войне Запада против своей родины, послав эпистолу лично Ивану IV. Письмо изменника опубликовали во всех европейских газетах, так как это было на руку нашим недругам: «правдивое» слово о царе из уст одного из его вчерашних военачальников.

Курбский спрашивал своего вчерашнего владыку: «Зачем, царь, сильных во Израиле истребил, и воевод, дарованных тебе для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквях Божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги? И на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах, и чародействе, и в ином непотребстве? В чём же провинились перед тобой и чем прогневали тебя христиане – соратники твои? Не они ли разгромили прегордые царства и обратили их в покорные тебе во всём, а у них же прежде в рабстве были предки наши?

Не сдались ли тебе крепости немецкие, по мудрости их, им от Бога дарованной? За это ли нам, несчастным, воздал, истребляя нас и со всеми близкими нашими?»

Разоблачения восточного деспота стали бальзамом для западных политиков. К тому же Курбский не ограничился эмоциями, а позднее (в «Истории о великом князе Московском») привёл список его жертв. И их было немало, хотя до массовых репрессий ещё оставалось четыре года.

…Поведав о кровавых деяниях царя, Андрей Михайлович перешёл к тому, что якобы сам изведал от насильника: «Какого только зла и каких гонений от тебя не претерпел! И каких бед и напастей на меня не обрушил! И каких грехов и измен не возвёл на меня! А всех причинённых тобой различных бед не могу и исчислить, ибо множество их и горем ещё объята душа моя. Но обо всём вместе скажу: до конца всего лишён был и из земли Божьей тобою без вины изгнан. И воздал ты мне злом за добро моё и за любовь мою непримиримой ненавистью. И кровь моя, которую я, словно воду, проливал за тебя, обличает тебя перед Богом моим.

Бог читает в сердцах: я же в уме своём постоянно размышлял, и совесть моя была моим свидетелем, и искал, и в мыслях своих оглядывался на себя самого, и не понял, и не нашёл, в чём же я перед тобой согрешил. Полки твои водил, и выступал с ними, и никакого тебе бесчестия не принёс, одни лишь победы пресветлые с помощью ангела Господня одерживал для твоей же славы, и никогда полков твоих не обратил спиной к врагам, а напротив – преславно одолевал на похвалу тебе. И всё это не один год и не два, а в течение многих лет трудился, и много пота пролил, и много перенёс, так что мало мог видеть родителей своих, и с женой своей не бывал…»

О военных «триумфах» Андрея Михайловича мы упоминали выше. Что касается жены, то любвеобильный муж, убегая к врагам, бросил её и девятилетнего сына в Дерпте. Ни о каких бедах и напастях, якобы понесённых «страдальцем» от царя, и говорить не приходится. Их отношения были почти дружескими, о чём свидетельствует одно из посланий Ивана Васильевича Курбскому. Изливая душу, самодержец писал Курбскому: «Ради спасения души моей приближал я к себе иерея Сильвестра, надеясь, что он по своему сану и разуму будет мне поспешником во благе. Но сей лукавый лицемер, обольстив меня сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управлять царством без царя, ими презираемого. Они снова вселили дух своевольства в бояр; раздали единомышленникам города и волости; сажали, кого хотели, в Думу; заняли все места своими угодниками. Я был невольником на троне».

Такие откровения государя перед своим «рабом» дорогого стоили. Чем же ответил на них Курбский? Уже повязанный по рукам и ногам тайным контрактом с врагами Русского государства, он счёл за благо изменить ему, ибо повод для этого был: внутреннее противостояние боярства царю, в котором Андрей Михайлович играл не последнюю роль. На начало расправы Ивана Васильевича с «оппозиционерами» Курбский предупреждал его: «Не думай, царь, и не помышляй в заблуждении своём, что мы уже погибли и истреблены тобою без вины, и заточены, и изгнаны несправедливо, и не радуйся этому, гордясь словно суетной победой. Казнённые тобой, у престола Господня стоя, взывают об отмщении тебе, заточённые же и несправедливо изгнанные тобой из страны взываем день и ночь к Богу, обличая тебя. И не надейся, что буду я молчать обо всём: до последнего дня жизни моей буду беспрестанно со слезами обличать тебя перед безначальной Троицей».

Закончил своё письмо Андрей Михайлович оскорбительным напоминанием царю о «незаконности» его рождения и владения российским престолом: «Знаю я из Священного Писания, что дьяволом послан на