Шар раскалился добела и взорвался, истаял в темном небе. И из его глубины Германика услышала рокот приближающихся вертолетов.

Она хотела найти Мореля, Кольцо Магуса, надо срочно выставить Кольцо, когда в небе засверкали вспышки и трибуны под ней взорвались…

В ужасе и панике люди бежали прочь от фестиваля, чье сердце пожирало жадное пламя зажигательных ракет, но ночь, полная багрового пламени, выплюнула навстречу свои порождения – на тонких лапах, с голубой шерстью и пастями, оскаленными в вечной усмешке.

…Арвет выбежал из леса. Ноги у него подкосились. Меж пылающих шатров метались люди, из леса выходили чудовищные твари – полульвы-полугиены с голубой шерстью. Одна из таких тварей прошла совсем рядом. Затем разом твари рванулись огромными прыжками через поле.

«Люди! Дети! Тадеуш…»

Погибнут все!

Вертолет заходил на второй круг, пушка грохотала, яркие синие и зеленые огни трассеров прошивали дымный воздух, полосовали землю. Убивали людей.

Арвет помчался следом за тварями. Вот одна замедлила бег, покрутила головой, озирая пустое поле, и жалобно взвизгнула, когда невидимый клинок пробил ей глаз и вошел в мозг.

Юноша с трудом вытянул меч и бросился вперед.

…Германика очнулась от плача. Плакал ребенок, негромко, устало, безнадежно. Жарко, очень жарко. Больно.

Опер-Ловец открыла глаза, села. Отбросила дымящееся кресло. Ее завалило обломками трибуны, ее спас…

Германика замерла. Коснулась шерсти.

Легонько толкнула:

– Жози! Вставай, дурак, нашел время.

Опалены усы леопарда, и мутны его зрачки. Германика провела по пятнистому боку, прошлась пальцами по иссеченной осколками плоти. Подняла тяжелую лапу. Зарылась лицом в теплый мех:

– Жози…

Так тихо, и почти не болит.

Только плачет ребенок.

Германика нехотя огляделась. Что он так разорался, они с Жозефом устали. Неужели нельзя нормально воспитывать детей?

Пошатываясь, встала. Пошла на плач. Какое все-таки безобразие…

Маленький мальчик сидел на земле и тихо скулил.

Кажется, он звал маму, поняла Германика. Она огляделась, закрыла спиной сгоревшую женскую туфлю. Пальцы нащупали флейту. Обожженные губы коснулись горячего камня, и она заиграла – нежно-нежно, словно колыбельную для своего нерожденного сына, усыпляющую, легкую.

Мальчик затих, опустился рядом, свернулся на коленях как большой котенок. Германика пела, ветер гнал в лицо пепел и сажу, и что-то мешало мелодии, что-то стремилось ее разрушить. Над площадью завис черный вертолет. Она с ненавистью посмотрела на зачерненные стекла кабины. Песня стала громче, только мелодия изменилась, песня Сна стала песней Отражений.

Мальчик беспокойно заворочался. Германика закрыла глаза.

«Как мне сыграть сразу две песни?»

Пушка ударила, она почувствовала, как злой свинец ищет ее и пока не находит, подчиняясь власти созвучий. Так много пуль…

…Дядин клинок лежал в ладони как влитой. А был бы второй, пустился бы Миша в оберучь-танец, поднял бы на клинки этих темниковых тварей, не то что стрелу – пулю бы в полете разрубил. Не было клинков у местных Магусовых людей, каждый бился как умел и чем умел.

Вот вихрь взметнул шатер, сгреб в могучую ладонь пестрое полотнище, а вместе с ним с десяток черных фигур, вздернул повыше и швырнул о землю – так, что из костей костный мозг вылетел.

Наверняка не встать им уже, не подняться…

Крики, вопли гибнущих людей, звериный рык и пение, пение кружилось над берегом озера. Барды пели, их музыка заглушала грохот пушек, но выстрелы гремели, свинец прошивал воздух, и синешкурые твари рвали людей на части.

Миша пустился легким ходом, чувствуя, как разгоняется нутряной огонь по телу, как просыпаются ярость и боль – никому он не спустит кончины Никифора Ермакова, главы китежского Могущества. Злая тропа лежала у него под ногами, дорога войны, и ноги сами бежали по ней.

Первого перевертыша он сшиб с ног, когда тот прижал к земле старика, сдавил челюстями железный наручник, каким тот пытался защитить горло. Тонкое железо – неважная защита для стариковских костей, особенно от зубов перевертыша.

Тварь двинулась, но Миша не дал, угадал ее рывок, взлетел прыжком на косматую спину, первым ударом перерубил хребет, а вторым отмахнул кудлатую башку.

Живучие твари, но не настолько.

– Жив, старый? – он рывком поднял деда на ноги.

– Откуда они…

Морель, вспомнил Миша, глава Магуса Бретани, Властный.

– Вставай, дед, не надо думать, надо драться.

Морель кивнул, нашарил на земле шляпу. Вот чудак, как будто она его убережет.

– Сын. Мне надо найти сына…

Миша огляделся. Да разве кого найдешь в этом крошеве?

– Он был на площади…

Миша поморщился:

– Вертолет.

Морель утер лицо ладонью:

– Да, вижу. Вон он летает. Наверное, и моего Пьера…

– Что это, дед?

Глава Магуса Бретани дико посмотрел на него:

– Темники…

Он двинулся к площади, туда, где ревело пламя, а над ним кружил вертолет, выплевывая короткие очереди, рвал воздух выстрелами, утюжил свинцом землю.

– Ты куда, дед?! – Миша схватил его за рукав. – К озеру надо уходить!

– Так достаточно, – сказал Морель. Пальцы его будто перебирали невидимый механизм, собирали прозрачную головоломку. – Вертолеты. Машины. Такие непрочные. Столько всего надо учесть, чтобы это поднялось в воздух.

Крылатая машина смерти сместилась, повела носом, словно чувствуя, что говорят о ней, Миша напрягся – сейчас пилот видит их в своей кабине, его пальцы ложатся на гашетку…

Двигатель взвыл, с натугой провернул винт – и замолк. Беспомощно размахивая хвостом, вертолет пошел вниз и грянулся в поле. Столб пламени взметнулся в небо.

– Кабы чуток раньше… – сказал Миша.

Морель кивнул:

– Уходите, юноша…

– Вместе уйдем!

Морель заложил палец за ремень и уперся в землю.

Сквозь пламя надвигались черные фигуры выше человеческого роста. Мечи и крючья у них росли прямо из рук. Следом перебежками приближались пехотинцы. Пули засвистели в воздухе.

– Это мой Магус, мальчик, – сказал Властный. – Уходи.

– Да нешто я брошу своих в беде…

– Тогда найди остальных, – велел Морель. – Чем больше ты приведешь, тем сильнее мы станем. Я этих немного приторможу.

Миша бросился прочь. Перевертыш метнулся под ноги, Ермаков прокрутился волчком и отмахнул твари лапу. Вторым ударом снес голову. Дальше, быстрее беги, страж Китежа, ищи тех, кто выжил…