– Доминик! Я... я и не знала, что вы уже вернулись! – По словам Шарлотты, граф уехал повидать кое-кого из арендаторов.

– Только что приехал.

В комнате повисло молчание. Доминик не сводил с нее глаз, и Оливии стало неуютно. Казалось, ничто не могло ускользнуть от взгляда этих проницательных синих глаз. У нее возникло странное ощущение, что Доминику не составляет никакого труда читать в ее душе.

– Что случилось, Оливия? Что-нибудь не так?

Оливия замялась. «Все!» – хотелось крикнуть ей. Нервы у нее были натянуты до предела. Эта ночь... Наверное, это была сама чудесная ночь в ее жизни. Но наутро, едва спустив ноги с постели и увидев спящего Доминика, Оливия ужаснулась. Действительность вновь встала перед ней в неприкрытой наготе. Сомнения разъедали ей душу, словно ржавчина. «Боже мой, – в отчаянии думала она, – я отдалась этому человеку, причем дважды! Как такое могло случиться?»

Но сейчас, забыв об этом, Оливия тревожилась только об Эмили. Обман, предательство, утрата первой любви – перенести такое сможет не каждый. И Оливия решила, что теперь не время посвящать младшую сестру в свои отношения с Домиником. Все было бы проще, если бы в его жилах не было примеси цыганской крови. И потом, с некоторой долей сомнения подумала она, как их определить, эти отношения? Ей было отвратительно считать себя его любовницей, хотя в глазах остальных это выглядело именно так. Тогда кто она ему? Возлюбленная?

Мысленно Оливия взвесила оба эти слова. Любовница... Возлюбленная... И то и другое звучало дешево.

Нет, решила она, украдкой бросив взгляд через плечо туда, где спала Эмили. Сейчас ей было не до объяснений. И уж по крайней мере не здесь. Рана, нанесенная Эмили, еще слишком свежа. Она не может позволить Доминику войти. Не стоит лишний раз напоминать сестре об Андре. Доминик на лету перехватил ее взгляд, и глаза его недовольно сузились.

– В чем дело? – резко спросил он. – Кто там у тебя? Кто-то, кроме Эмили?

– Разумеется, никого! – вдруг рассердившись, бросила она. – А теперь, если не возражаете, я бы попросила вас удалиться!

– Не хочешь, чтобы она знала, что я здесь? Я угадал? – Взгляд Доминика стал тяжелым и подозрительным.

Оливия хотя и злилась, осмелилась только сказать:

– Думаю, вам лучше уйти!

– Мои нижайшие извинения, мисс Шервуд, – протянул Доминик. Лицо его окаменело. – И прошу простить мою навязчивость. Однако хотелось бы знать... Вы решили, что я слишком хорош для дочери бедного викария? Или что вы чересчур хороши для человека, в жилах которого течет цыганская кровь?

Глаза Оливии расширились. Она не ответила... просто не нашла слов. Она и представить не могла, что нечто подобное придет ему в голову.

Видя, что она молчит, Доминик раздраженно пожал плечами. Он сбежал по ступенькам и, не обернувшись, с грохотом захлопнул за собой дверь. Судя по каменному выражению лица, Доминик был вне себя. Только после его ухода Оливия сообразила, что он неправильно истолковал ее молчание... истолковал как подтверждение его слов. Чего же ему стоило принять такой удар!

Эта мысль была для нее невыносима. Неужели он мало страдал до сих пор? Столько лет сносить жестокость отца, а теперь страдать снова – по ее вине.

Нет, этого нельзя допустить. Но когда она выбежала на крыльцо, Доминик был уже в седле.

– Доминик! – Оливия бросилась к нему. – Доминик, подождите! Вы меня не так поняли...

Доминик обернулся, и она увидела знакомую горькую усмешку на его побелевших губах.

– О, я все понял, не беспокойтесь, мисс Шервуд. Слишком хорошо понял! – Он круто развернул Шторма и ускакал.

Оливия проводила его взглядом, чувствуя, как в груди разливается боль. Внутренний голос шептал ей, что, может, так даже лучше. «Почему, почему лучше?» – возражала она мысленно.

С тяжелым сердцем Оливия медленно побрела к дому, Закрыв за собой дверь, она заглянула в гостиную, как раз когда Эмили открыла глаза.

– Оливия, кто-то пришел? Мне показалось, я слышала голоса.

Оливия поспешно отвернулась, чтобы сестра не заметила, что по щекам ее текут слезы.

– Нет, – тихо проговорила она. – Спи, милая.

Сидя в кабинете, Доминик мрачно следил, как лиловые сумерки наползают на горизонт. В душе его царил ад. «Будь она проклята! – с яростью думал он. – Будь она проклята!»

Ведь не силой же он заставил ее подняться к нему в спальню! Зачем она согласилась? Или успела уже пожалеть об этом? Считает, что запятнала себя позором, снизойдя до полукровки? Ведь еще ночью он прижимал ее к груди, и они были близки так, как могут быть близки мужчина и женщина! А уже вечером она держалась так холодно, так отчужденно, что ему до сих пор больно вспоминать об этом. Почему, черт возьми? Почему она упорно делает вид, что они чужие друг другу?

Он не мог понять. Не мог понять Оливию. Он хотел, чтобы она принадлежала ему целиком... чтобы она отдала ему свое тело, свою душу... свое сердце...

Но безошибочный инстинкт подсказывал ему, что надо набраться терпения... Все произошло слишком быстро. То, что случилось между ними, слишком ново, слишком неожиданно для нее... А может, она не уверена в своих чувствах... в нем самом?..

Зубы его сжались. Взгляд стал тяжелым. Нет, черт побери, нет! Презрение – вот что прочитал он в ее прозрачных зеленых глазах. Неужели она стыдится того, что произошло между ними, стыдится, что отдалась ему? На скулах Доминика заходили желваки. Похоже, так и есть.

Был только один способ убедиться наверняка, так ли это.

Он даже не помнил, как снова оказался в конюшне, как оседлал и вывел Шторма. Опомнился Доминик, только когда уже скакал по направлению к Стоунбриджу, к маленькому одинокому домику на окраине деревни. Но то, что он увидел здесь, заставило его похолодеть.

Сначала ему бросился в глаза гнедой жеребец, привязанный к дереву у крыльца. Конь принадлежал Уильяму Данспорту.

Резко натянув поводья, Доминик осадил Шторма неподалеку от дома. Из окна лился свет. Шторы были задернуты, но не до конца – между ними оставалась широкая щель, сквозь которую ему были хорошо видны фигуры двоих, сидевших на кушетке в гостиной. Медленно тянулись минуты.

Уильям Данспорт не появлялся.

Страшное подозрение мелькнуло у Доминика. Он увидел, как двое поднялись, и понял, что не ошибся. Одна из фигур, более высокая, явно принадлежала мужчине... И вдруг этот мужчина протянул руки и притянул женщину к себе...

С его губ сорвалось проклятие. Сейчас на Доминика было страшно смотреть... лицо потемнело, как грозовая туча, на шее вздулись жилы. Стиснув в бессильной злобе кулаки, он крепко натянул поводья. Внутренний голос подсказывал ему, что нужно уезжать, иначе он ворвется в дом и вырвет Оливию из рук Уильяма. Но эти двое, подумал он, способны вполне правдоподобно объяснить, чем вызваны их объятия. И он будет выглядеть полным идиотом.