ГОРДЕЕВА: Дети – ревнуют?

ХАМАТОВА: Мои старшие девочки всё-таки уже большие и иногда не удерживаются от легкого шантажа. Спрашивают: “Ну почему ты едешь в больницу к другим детям, когда у тебя есть мы?” Я отвечаю: “Потому что все наши домашние проблемы мы можем обсудить и потом, попозже, правда? А для детей в больнице каждый день может стать последним. Это отложить нельзя”. Но девочкам хватает ума и такта не произносить всей этой пошлости: чем они лучше? ты что, их больше любишь? Я не знаю, что это за дети такие мне попались, но они никогда этого не говорят.

ГОРДЕЕВА: Но тут сложный этический момент: твои старшие дочки, Ася и Арина, ровесницы Даши Городковой. Выходит, ты сидела и читала сказки Даше, а твои дочки тем временем тебя ждали. Это – честно?

ХАМАТОВА: А еще, когда мы готовили первый концерт, моя Арина оказалась в больнице с предастматической обструкцией, а Тимур, старший сын Дины Корзун, сломал руку. А когда мы готовили второй концерт, в больнице оказалась Ася. Жизнь как будто хотела мне сказать: “Эй, приди в себя”. Но я не понимаю таких намеков. И мы с тобой, видишь, продолжаем так жить: мы говорим о благотворительности, а наши маленькие дети где-то сидят и по нам скучают. Вырастает чувство вины, которое уже ничем не перебивается и никак не лечится. Чувство вины, которое стало нашим деловым партнером. Вот сейчас мы с тобой, например, запишем историю нашей жизни. Наши дети вырастут, прочитают ее и нас поймут.

ГОРДЕЕВА: Поймут – что?

ХАМАТОВА: Поймут, почему я из раза в раз, уезжая в больницу и снимая их, вцепившихся в мое платье, с себя, садилась прямо в коридоре и рассказывала примерно одно и то же: чем человек, который смертельно болен, отличается от другого, у которого есть будущее и небосклон его безоблачен.

ГОРДЕЕВА: Ты с ними про смерть спокойно говоришь?

ХАМАТОВА: Да. Они, возможно, не до конца еще готовы к такому тону разговора, но я спокойна. Объясняю: “Когда я умру – а я обязательно умру, как умрут все-все на этой Земле, – мне бы хотелось, чтобы вы жили вот так и вот так…” Или, когда мы ссоримся, я часто останавливаю ссору словами: “Мы с вами тратим наше драгоценнейшее время на ссоры, на обиды и оскорбления. Но никто не знает, что с нами случится через год или даже через час, – кого-то из нас может уже не быть”. Пока они этот аргумент, к сожалению, не слышат. Они просто не могут этого понять.

ГОРДЕЕВА: Но они же знают, что Даша Городкова, их подруга, их ровесница, девочка, так часто бывавшая в вашем доме, умерла?

ХАМАТОВА: Они не понимают этого. Видишь ли, это было для них страшно болезненное переживание, но не такое болезненное, как для меня. Да, мы очень дружили именно семьями: Даша приходила к нам в гости, мы вместе ходили в кафе, рисовали дома, ужинали. Да, мы точно так же дружим с Соней Пятницей, другой девочкой из больницы, которая, к счастью, жива-здорова. Соня для нас – член семьи. Не пригласить Соню на день рождения или какой-то семейный праздник совершенно немыслимо! Но мне кажется, мои девочки грани жизнь-смерть пока себе отчетливо не представляют. Они как-то не думают о том, что Соня выкарабкалась оттуда, откуда Даша – не смогла.

“Алё, мама? – в телефоне у Чулпан голос старшей дочери Арины. – Я сварю Дарине макароны?” Чулпан улыбается. Говорит мне: “Дарина неделю будет у нас жить. Они подружились с Аришей. Представляешь, Арина о ней заботится, ужин готовит. Я так горжусь своими детьми”.

“Алё, Катя, а ты видела фотографии, которые Дарина отобрала для своей выставки? Это же гениальные фотографии! Заезжай в фонд – покажу”, – обещает волонтер фонда “Подари жизнь” Саша, помогающая организовать выставку Дарины.

В моей почте брякает сообщение: Чулпан прислала фотографии Дарины. Перезваниваю: “А сама Дарина – на какой?” Но ни на одной из этих фотографий нет Дарины: вот мост в тумане, рожь, где-то вдалеке, размытые между небом и землей, хохочут парень с девушкой. Кажется, он пытается взвалить девушку себе на плечо – это не Дарина. Вот еще девушка с огромными глазами сидит в углу деревянной веранды. И это – не Дарина. Маленькая девочка утопает в цветах лаванды. Но это тоже не она.

“Какая она, Чулпан?” – “Не могу тебе в точности объяснить, космическая какая-то!”

Дарине Аксёновой двадцать один год. Чулпан встретила ее в коридоре больницы: они буквально столкнулись лбами, спеша на эту предначертанную встречу друг с другом. Потом Дарину попросят рассказать, какая она, Чулпан. И Дарина ожидаемо запутается в словах: “Чулпан… Чулпан – это мой ангел, мой лучший друг, мой родитель, мой пример и мое вдохновение. Она вошла в мою жизнь неслучайно, и всегда, когда я просила Бога о помощи, появлялась Чулпан. Ее привет по телефону целебнее химиотерапии, а объятие – теплее солнца”.

Дарина из Симферополя. Ее простая, никогда прежде не сталкивавшаяся с фатальными бедами семья, поставленная перед фактом Дарининого диагноза, собралась и совершила почти невозможное: Дарину привезли в Москву, в центр имени Димы Рогачёва. За нее взялись лучшие врачи страны, которым стал помогать фонд “Подари жизнь”. А потом Дарина познакомилась с Чулпан. И это знакомство стало огромной дружбой и любовью.

На выставку “Пантеон 21”, которую придумала Дарина и организовала Чулпан в Новом пространстве Театра наций, придут все. И все будут тихо ходить между странными счастливыми фотографиями, с которых улыбаются и смотрят куда-то мимо очень красивые люди. А Дарина будет стоять в стороне. Я аккуратно спрошу у Чулпан: “Что говорят врачи?” Чулпан промолчит. Поначалу Дарина шла на поправку. Потом болезнь вернулась. Во время обследования, подтвердившего рецидив, Дарина снова будет жить дома у Чулпан. Вечерами Чулпан с девочками будут сидеть под нависающей над столом на кухне лампой, болтать, смотреть фильмы, обсуждать всякие девчоночьи глупости. Дарина окажется идеальной подругой: чуть младше Чулпан, чуть старше ее дочерей. Одно непреодолимое обстоятельство – рецидив болезни; врачи не знают, как с ним справиться.

“Ты знаешь, наши врачи – великие! – говорит Чулпан тихо и торжественно. – Они перевернули весь мир и, кажется, придумали, как спасти Дарину”.

Средство, найденное врачами центра имени Димы Рогачёва, работает недолго. Болезнь не поддается. Дарина возвращается домой, в Симферополь. Ей не то чтобы стремительно становится хуже. Рак наступает постепенно, шаг за шагом, и отбирает у молодой и красивой девушки, намечтавшей кучу всего себе на будущее, это самое будущее.

“Ты знаешь, что Чулпан летит в Симферополь?” – скажет мне упавшим голосом по телефону сотрудник нашего фонда. Ночь, конец марта 2018 года. Только что закончилось одно из самых важных в истории “Подари жизнь” совещаний: в фонде полностью меняется руководство. Совещание было трудным. Много спорили. Разговор о переменах, назревших в фонде, оказался непростым. В конце разговора Чулпан сказала, что рано утром вылетает в Симферополь. “Она не переживет. Как она полетит? Как она будет с ней разговаривать?”

Три часа ночи. Звоню Чулпан. “Ты точно летишь?” – “Это единственное, что я сейчас по-настоящему хочу сделать. Я отменила на два дня все репетиции. Я хочу побыть с Дариной”. – “Попрощаться?” – “Отпустить”.