Чулпан улетела в Симферополь в ночь с 25 на 26 марта. 26 марта днем мы коротко поговорили. Я записала этот разговор.

“Я очень тихо вошла к Дарине в комнату, тихо села на кровать. Она спала, отвернувшись к стене. Я сидела и просто смотрела на выглядывающий из-под вороха подушек любимый затылок с пушком так и не отросших после химии волос. Смотрела на выглядывающую из-под одеяла букву Д, начало слова Добро – татуировки на ее шее. Я очень долго сидела и просто смотрела. «Как хорошо, что ты приехала. Я так тебя ждала!» – сказала она в стену и резко повернулась ко мне, одаривая своей фирменной улыбкой. Я не верю ни в какие чудеса, но объяснения тому, как она спиной могла понять, что это именно я сижу рядом, у меня нет. Мы немного поговорили, она с упоением рассказывала, как ТАМ ей будет хорошо, и она точно об этом знает, и у нее есть куча доказательств, потому что она перевстречалась уже с разными ангелами, и как ей жаль, что у меня этого знания нет, и чтобы я не вздумала плакать, когда она уйдет. Потом вдруг ее как подменили: она резко перестала меня узнавать, речь стала бессвязной. «Ты устала, моя девочка, поспи», – сказала я, и она уснула. Я взяла ее за руку и легла рядом. А дальше произошло что-то невероятное, я не знаю, как это описать и можно ли об этом вообще говорить. Я лежала с закрытыми глазами, когда вдруг из Дарининой руки брызнул свет. Яркий белый свет именно брызнул, Катя, как вода… Он влился в мою руку и залил меня всю. Я лежала, боясь открыть глаза, боясь разрушить это невероятное, никогда еще не испытываемое физиологическое ощущение абсолютного счастья. Я не знаю, сколько это длилось: несколько секунд, или минуту, или несколько минут. Не знаю. В этом ощущении не было ВРЕМЕНИ. Потом всё исчезло. Я открыла глаза. Ее лицо было светлым и спокойным, она спала и тихо дышала”, – говорила мне Чулпан.

Я молчала и старалась ничем не выдать своего волнения: вся страна, и я в том числе, в эти минуты следила за новостями из Кемерова, где догорал торговый центр “Зимняя вишня”, погребая под обломками десятки детей. Чулпан ничего об этом не знала. Двое суток она пролежала в обнимку с умирающей Дариной, телефон был выключен. Когда Чулпан уезжала, Дарина попрощалась с ней, сказала: “Я очень тебя люблю, ты моя самая лучшая… моя запасная мама”.

Новости из Кемерова Чулпан прочла только на третий день, в аэропорту, по пути в Москву.

“В каком-то смысле Дарина тебя уберегла”, – скажу я. Чулпан промолчит.

Все решения, связанные с переменами в фонде, будут приняты спокойно и четко. Из Симферополя Чулпан вернется как будто сильнее, наполненнее, чем уезжала. “Хорошо, что ты съездила”, – скажу я. “Ты себе не представляешь, как важно для меня, что я съездила, что она меня узнала, что мы поговорили, что было так светло. И еще очень важно, что я увидела, как наш фонд работает внутри семьи”, – скажет Чулпан.

Через две недели Дарина уйдет. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

ГОРДЕЕВА: Ты когда-нибудь думала о том, чем в жизни твоих дочерей будет фонд “Подари жизнь”?

ХАМАТОВА: Нет, так впрямую, если честно, не думала. Но мы об этом разговаривали. Я совершенно точно знаю, что фонд не может к ним перейти, если так можно выразиться, по наследству. И я не вожу их с собой в больницу или на праздники фонда по принуждению. Когда они хотят со мной идти, они идут. Когда они вдруг сами решают что-то сделать для фонда или для детей в больнице, они делают. И моя принципиальная позиция – бить себя по рукам, ни во что не влезать, не вмешиваться и дать им возможность сделать все самим от начала и до конца.

Недавно Арина мне говорит: хочу, чтобы у нас в школе тоже прошло “Безумное чаепитие”. Фонд такую акцию проводит в ноябре: надо пить чай, фотографироваться и собирать деньги для своих подопечных. Отвечаю: “Отличная мысль!” Арина: “Дай мне плакат для акции”. – “У меня нет плаката”. – “Ну позвони в фонд, попроси”. И тут я, наконец, всё сформулировала. Я сказала: “Арина, это не я, а ты хочешь сделать «Безумное чаепитие» в школе. Ты сама найдешь телефон фонда, возьмешь плакаты, рассказывающие об акции, расклеишь их и всё организуешь”. Она соглашается. Время идет, и до “Безумного чаепития” остается неделя. Она опять просит принести плакат. “Нет, Арина, – отвечаю я, – повторяю еще раз: я не буду за тебя делать «Безумное чаепитие» в школе. Я занимаюсь «чаепитием» у себя на работе, а ты занимайся своим”. Она так и не позвонила, плакаты не забрала. Но “Безумное чаепитие” они в школе как-то провели!

Однако эта история Арине запомнилась. Она ничего не сказала, но я видела, что она думает о том, что и как получилось.

А потом у них в школе заболела девочка: “наш” диагноз. Ее положили в центр Димы Рогачёва. Арина спрашивает: “Мам, можешь узнать, где она лежит и как к ней можно прийти?” И я вдохнула, выдохнула и ответила: “Нет, Арина. Если хочешь навестить ее, позвони координатору волонтеров фонда, узнай, что нужно для того, чтобы попасть в больницу, и сама поезжай”. И она обо всем узнала, договорилась. И, признаюсь тебе, когда она с одноклассницей часов в шесть вечера уехала к этой девочке, а в десять от нее не было никаких вестей, я себя прокляла: неужели нельзя было всё самой организовать, привезти ее, увезти обратно. Но я выдержала. Арина вернулась домой, светясь от гордости: они самостоятельно созвонились, доехали, запутались, выбрались, повидались с девочкой, поболтали с ней, развлекли ее, заблудились в коридорах клиники и вернулись домой.

Через год, перед следующим “Безумным чаепитием”, Арина сама позвонила в фонд, взяла плакаты и развесила в школе. Чаепитие, разумеется, прошло с другим размахом. А летом две тысячи восемнадцатого года Ася и Арина вызвались быть волонтерами на наших “Играх победителей”, и к этому я уже никакого отношения не имею. Мои дочки выбрали самую тяжелую работу: Арина работала посудомойкой, она перемыла за эти три дня, не знаю, наверное, несколько тысяч тарелок в обжигающе горячей воде, а Ася наматывала каждый день по тридцать километров, разнося еду участникам и гостям игр. Может, мама не должна произносить этого вслух, но я своими девочками очень, очень горжусь. Это счастье.

ГОРДЕЕВА: Как дочки относятся к тому, что ты считаешь фонд главным делом своей жизни?

ХАМАТОВА: Они тоже мной очень гордятся. Несколько лет назад, когда они еще были маленькими, один крупный банк решил сделать мне на юбилей подарок: тридцать миллионов рублей на счет фонда. Но мы же не сотрудничаем ни с какими банками, кроме Сбербанка. И я решаю перечислить деньги в питерский фонд AdVita, с которым у “Подари жизнь” с самого начала завязались тесные дружеские отношения. И вот, получая такой смешной картонный чек, на котором от руки написано “ТРИДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ”, я прямо со сцены после юбилейного своего спектакля говорю: “Спасибо, что вы помогли фонду AdVita”. Мои дети сидят в зале и вместе со всеми зрителями радостно аплодируют. А на следующий день мне звонят из Арининой школы: “Вы не могли бы поговорить с дочерью, чтобы она не рассказывала всей школе, что вам подарили на день рождения тридцать миллионов рублей?” Вечером сажусь рядом с Ариной: “Послушай, деньги же подарили не мне”. – “Ну как не тебе, ты же держала в руках ТРИДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ!” – “Я отдала все эти деньги фонду из Петербурга”. – “Мама, как же так, подарили тебе, а ты – передарила, они могут обидеться!”