вспоминать-то: жрать нечего, носить нечего, хорошо, в ремеслуху определился, легче стало немного, а ведь все равно вспоминается…

— Да потому и вспоминается, что жрать нечего было, — наставительно сказал Мишка. — А вот нашим с тобой спиногрызам небось и вспомнить нечего будет, все у них как по маслу катится. Нужды они не знают, вот и бесятся. Конечно, папка здесь горбится, как трактор…

— Брось ты! — отмахнулся Иван. — Ты что, хочешь, чтобы у них было, как у нас. Нашел чем хвалиться!

— Ага! — легко согласился Мишка. — А то мы, правда, как та бабка — вшей трясет да хвалится!

— Вот и хватит. Пошли рыбу ловить!

Мишка вытащил из кабины чистое ведро. Мейрам отцепил, снял с зажимов штыковую лопату и они пошли вверх по реке. Мы — вслед за ними. Я тоже, конечно, хотя ничего не понимал: как мы будем рыбу ловить, чем? Но если люди говорят, значит — знают.

Дойдя до первого переката, где глубина была по щиколотку, Мишка остановился. Постоял, примериваясь, потом ткнул пальцем в берег:

— Вот здесь копай, вот досюда, до ложбинки! А вы камни собирайте!

Мейрам начал копать в песке отводной канальчик от русла речки до маленькой ложбины за тальниками, а мы натаскали камней и сложили их в кучи на двух берегах, на той и на этой стороне, как и распорядился Мишка. Кажется, я уже понял, что он собирается делать и как ловить.

Мишка с Иваном вошли в воду и начали быстро складывать из камней запруду. Эрик притащил от машины две длинные доски, и как только запруда была готова, перегородил ими речку. Получилась настоящая глухая плотина: доски, подпертые каменной запрудой.

Вода чуть поднялась и, не найдя другого пути, пошла по отводному канальчику. А русло реки перед нами в какие-то секунды обнажилось, вода сошла, и в ямах запрыгали, забились оставшиеся там узкие серебристые рыбины.

— Давай! — скомандовал Мишка, и мы бросились ловить рыбу руками. Такого я еще никогда не видел!

Мишка стоял посередине, с ведром в руках, принимал добычу и, не удержавшись, присел и тоже начал одной рукой возить в ямке с водой, пытаясь ухватить затаившуюся там рыбину.

Вода быстро поднялась, размыла каменную запруду, раскидала доски и хлынула в русло, гоня перед собой песок и камни.

— Все! — сказал Мишка, поднимая ведро. — Полведра хватит?!

— Хва-хватит, — выдохнул я, дрожа от азарта. — А может, еще?

— Куда еще, — рассудительно сказал Эрик. — Полведра — это, считай, пять килограммов. А нас как раз пятеро.

— А завтра, если надо будет, еще поймаем! — успокоил меня Мейрам. — Видел ведь, как фирма работает!

— А что это за рыба такая? — Я заглянул в ведро и втянул ноздрями свежий рыбный запах. — Первый раз такую вижу.

Мейрам посмотрел на меня с удивлением.

— Обыкновенная рыба. Форель называется.

— Форель?! — ахнул я. — Да вы что, мужики! Я читал где-то: форель королевской рыбой считается!

— Королевской? — удивился Мишка. — Надо же! А мы ничего, привыкли…

Вечером мы ели уху из форели. Мишка оказался прав. Рыба как рыба, ничего в ней особенного. Окуневая уха лучше. Правда, и повара мы так себе. Главный у нас по этой части Мейрам. Он говорит, что жареная рыба вкуснее.

10

Никто не видел, как он появился на площадке. Вокруг поле, далеко видно: трудно подойти к нам незамеченным. А он подошел, как из воздуха возник, и мы заметили его только тогда, когда он сидел уже на камешке на пригорочке, в сторонке, словно всегда здесь был, курил папироску и спокойно, без особого любопытства смотрел, как мы работаем. Не здоровается, не говорит ничего: сидит и смотрит. Ну и шут с тобой. Мы сделали вид, что не обращаем на него никакого внимания: мало ли кто здесь ходит. Я, правда, искоса поглядывал, интересно было. По виду вроде из конторских: бухгалтер, счетовод… Очень уж прилизанный, аккуратный. Темные редкие волосы старательно причесаны на лысеющей голове, рубашка кремовая, со свободным воротом, на рукавах стрелочки наведены, брюки серые, поношенные уже, но чистые, отутюженные. Лицо в мелких морщинах и как бы сплюснутое сверху, отчего глазки глубоко ушли, нос выпятился, губы и подбородок тоже. Животик небольшой, как раз по его комплекции, для солидности. В общем, гладкий, прибранный весь маленький человечек неопределенного возраста и неопределенной внешности. Что ему здесь надо?

В конце концов мы так увлеклись работой, что совсем забыли про него. Дело, которым мы были заняты, не из самых увлекательных в нашей жизни: подготовка бурового хозяйства к переезду. Но два дня назад мы закончили трудную самоизливную скважину, настроение у всех праздничное, и потому, наверно, легкий дух согласия, веселья, полного довольства жизнью витает над площадкой.

Мейрам с Эриком переносят штанги и укладывают их так, чтобы удобнее было потом зацепить автокраном. Стокилограммовая тонкая труба на весу чуть прогибается, пружинит, и видно, что ребятам в радость это упругое сопротивление железа: играют мышцы под блестящей, загорелой дочерна кожей, молодость и силушка играют в ребятах.

Зарокотал дизель, набирая обороты, — Иван включил насос, а я ударил режущей струей из брандспойта по многострадальной, запыленной, обляпанной машинным маслом и глиной установке. И слетал слой грязи, и засверкал, засиял наш станок под августовским солнцем каплями воды и ярко-голубой эмалью, вспыхивая, отражая острые лучики.

Мне суета наша вокруг буровой установки почему-то всегда напоминала суету крестьянской семьи вокруг единственной коровы-кормилицы. Стоит наш МАЗ, похожий на нее своей доброй, тупой, как будто обрубленной мордой кабины, моргает круглыми глазами фар, и мы хлопочем вокруг него: поим соляркой, кормим маслом, втираем в его железные суставы густой солидол, а в ответ на все это МАЗ-кормилец, не говоря уже о главном деле, дает свет в вагончик, вращает лопасти глиномешалки, маховик насоса, да еще на платформе есть специальный маленький насос, поднимающий и опускающий ажурную двенадцатиметровую мачту, закрепленную сейчас растяжками из тросов. И во время бурения, когда натыкается долото на камень, на валун, вздрагивает станок всем своим телом, как буренка от неожиданного удара пастушьего бича…

Заметно вечерело, когда мы закончили работу. Ребята быстро умылись, переоделись и ушли в село, в клуб. А мы вскипятили чай, разогрели макароны с тушенкой, в ледяной, идущей из скважины воде обмыли помидоры, и я подошел к нашему гостю или как его назвать — не знаю… Неудобно же не пригласить человека.

— Присаживайтесь к нам, — сказал я как можно приветливей. Мне все же хотелось узнать, что это за личность такая.

— С удовольствием, — неожиданно легко согласился он. Поднялся со своего камешка, протянул маленькую ладонь. — Николай Сергеевич!