Бронзовое солнце висело в безжизненном небе, словно позолоченные часы-луковица. Как и для любого, кто работает в Антарктике, время для Майкла превратилось в бесконечную тягучую массу. Он уже отработал почти половину срока, отведенного ННФ на командировку, но не смог бы вычленить из него ни одного конкретного дня. Дни незаметно перетекали в ночи, а ночи в дни. Майкл постоянно сверялся с часами, но все равно редко мог с уверенностью сказать, показывают ли цифры на них время до или после полудня. Несколько раз бывало, что, проснувшись и раздвинув затемняющие шторки вокруг кровати, он оказывался в полнейшем замешательстве относительно времени суток, и тогда приходилось выходить в коридор и уточнять у первого встречного, день сейчас или ночь. Однажды таким человеком оказался Призрак, ботаник, редко высовывающий нос из своей лаборатории, или «цветника», как ее называли «батраки». Посовещавшись, мужчины пришли к заключению, что за окнами день, хотя на самом деле была глубокая ночь. Они как ни в чем не бывало пошли в буфет, но, к их величайшему удивлению, никого там не застали. И только когда Майкл более внимательно присмотрелся к Призраку, то увидел на смущенном лице ботаника явные признаки «пучеглазости» — стеклянный взгляд и мешки под глазами.

С тех пор Майкл стал регулировать цикл сна с помощью таблеток «лунесты» или «лоразепама», которые добрая доктор Барнс впервые выдала ему в тот вечер.

— Как гласит старая поговорка, если человек говорит тебе, что ты спал с лица, не обращай внимания, — сказала она тогда. — Но если тебе говорят об этом двое — ляг и отдохни.

— А ты мне что скажешь?

— Ляг и отдохни. Тебе надо сбавить обороты.

Майкл и правда работал на износ — постоянно что-то фотографировал, делал бесконечные записи в блокноте, стремился приобрести как можно больше навыков, от строительства иглу до управления собачьей упряжкой, как сейчас. Но период командировки на станции Адели был ограничен, а ему не хотелось упустить ничего важного. В канун Нового года самолет обеспечения заберет его на Большую землю, и Майклу совсем не улыбалась перспектива, вернувшись в Такому, сокрушаться, почему он, допустим, не удосужился сфотографировать старую норвежскую часовню изнутри (Майкл начал разрабатывать план возвращения к ней) или не успел разгадать загадку Спящей красавицы и Прекрасного принца.

Даже сейчас он держал в уме медленно оттаивающую льдину. Он решил сразу по возвращении на базу наведаться в лабораторию Дэррила и сделать еще несколько снимков, чтобы запечатлеть изменения в состоянии льда. Забавно, конечно, но Майкл представлял процесс его таяния как метаморфозу. Он почему-то воспринимал льдину как куколку насекомого, из которой двое возлюбленных должны выйти на свет. В том, что они возлюбленные, Майкл ни минуты не сомневался. Кого, как не любовников, могли приковать друг к другу несколькими витками цепи и приговорить к смерти в океане? Он попытался мысленно воссоздать сценарий, который привел к столь трагической развязке. Может быть, ревнивый муж застукал парочку и утопил в море? Или расправу учинили по приказу отвергнутой жены? А может, эти двое нарушили некие нормы поведения, например, морской кодекс или, принимая во внимание золотые галуны на мундире мужчины, гвардейский? За какое чудовищное преступление они понесли столь ужасную расплату?

Собаки самостоятельно изменили курс, обогнув необыкновенно высокие заструги — образованные ветрами твердые снежные гребни. Это снова навело Майкла на мысль о том, что лайки помнят маршрут лучше любого человека. Животные спешили домой к уютной псарне, где их ждала мягкая солома на полу и миски с едой.

Все, о чем Майклу приходилось думать в течение большей части пути, — это как твердо стоять на полозьях да крепко держаться за поручень. Данциг, с нахлобученным на голову капюшоном, сидел совершенно безмолвно, уткнувшись подбородком в грудь, и у Майкла мелькнула мысль, что тот просто заснул. Было ли это признаком доверия к журналисту или к упряжке, оставалось неизвестным, но как бы там ни было, Майкл надеялся, что остаток обратного пути до базы удастся проделать, не разбудив каюра.

Вдалеке слева, среди нагромождения плавучих льдов мелькнул крошечный красный огонек и исчез, но спустя несколько минут показался вновь. Маячок на крыше домика ныряльщиков, сообразил Майкл. Он несколько раз становился свидетелем тому, как в нем со дна вытягивали ловушки с рыбой. Глубоководные обитатели жадно хватали ртом воздух, таращили удивленные белесые глаза и шевелили полупрозрачными жабрами, и тех немногих счастливчиков, которые смогли пережить поднятие на поверхность, Дэррил перекладывал в специальные ведра. Майкл одного не мог понять: как такой убежденный вегетарианец и защитник прав животных может заниматься этой работой?

— Все дело в рациональности, — объяснил тогда Дэррил. — Я говорю себе, что, проводя опыты на нескольких, я спасаю многих. Первый шаг к тому, чтобы убедить людей беречь природные ресурсы, — это объяснить, что ресурсы эти могут исчезнуть. — Он поднял за хвост одну из дохлых рыб, бережно положил в отдельное ведро со льдом и пояснил: — Если действовать быстро, то иногда удается получать любопытнейшие образцы крови даже у погибших рыб.

Когда нарты поравнялись с домиком ныряльщиков, собаки свернули направо и с веселым лаем побежали прямо к базе. Сани взлетели на невысокий холм, со свистом рассекая снег, и Майкл смог рассмотреть лагерь с высоты. Разнообразные модули, складские помещения и ангары, расставленные почти без всякой системы, выглядели отсюда как домики из конструктора «Лего», в который он играл в детстве, — беспорядочное скопление черных и серых строений с большими ярко-желтыми кругами на крышах, нанесенными люминесцентной краской, чтобы пилоты самолетов обеспечения могли заметить станцию во мраке долгой полярной зимы.

Даже летом, в условиях бесконечного светового дня выживать здесь было непросто, а уж как некоторым удавалось выдерживать суровые зимы Южного полюса, у Майкла вообще не укладывалось в голове.

Данциг пошевелился в «гамаке» и приподнял голову.

— Прибыли? — пробормотал он.

— Почти, — ответил Майкл.

Он уже различил американский флаг, который под напором ветра сделался совершенно плоским.

— Раз уж вы проснулись, — добавил Майкл, — то не подскажете, как заставить собак остановиться?

— Попробуйте «тпру».

— Попробовать?!

— Это не всегда срабатывает. Сильно потяните на себя поводья и нажмите на тормоз.

Майкл метнул взгляд под ноги на металлическую пластину с двумя клыками, служившую педалью тормоза, и приготовился нажать на нее, когда до псарни останется сотня ярдов. На быструю остановку надеяться не приходилось.

Со стороны океана донесся приглушенный рокот снегохода, и Майкл невольно сравнил его с тихим и приятным шуршанием саней. Как фотограф, то есть человек, стремящийся пользоваться самыми современными устройствами, Майкл, конечно, не имел права бросать камни в плоды научно-технического прогресса. Еще бы: не будь на свете самолетов, он никогда не очутился бы здесь, а если бы не цифровые камеры, ему пришлось бы мучиться с царапающейся и трескающейся на морозе пленкой. Тем не менее шум снегохода, который, по-видимому, также возвращался на базу, показался ему неуместным. Вроде раздражающего стрекотания мощной газонокосилки тихим августовским утром. Глядя на снегоход, ползущий по льду, подобно черному жуку по листу бумаги, Майклу пришло в голову, что, возможно, на нем восседает Дэррил с уловом новых биологических образцов.