Псарня располагалась на окраине станции, за квадратом из жилых и административных модулей. По соседству с ней ютились лаборатории, складские сараи и ангары с электрогенераторами. Несмотря на то что генераторы были отнесены от жилых помещений как можно дальше, в те ночи, когда ветер стихал, Майкл постоянно слышал их монотонное урчание. Однажды за завтраком он пожаловался, что его по ночам беспокоит неприятный шум, на что Лоусон резонно заметил:

— Я бы вам посоветовал беспокоиться, когда вы вдруг перестанете его слышать.

Оставляя после себя узкий протоптанный след, собаки пробежали мимо ледового дворика, ботанической лаборатории, миновали гараж, где стояли «спрайты», снегоходы и буры, и направились к псарне, прямо напротив лаборатории морской биологии. Майкл крикнул: «Тпру!», но лайки и ухом не повели. Тогда он обеими ногами нажал на тормоз. Металлические клыки вгрызлись в вечную мерзлоту, немного замедлив ход саней, однако полностью остановить не смогли, поэтому Майкл гаркнул команду снова и изо всех сил потянул за главные вожжи. Покатый нос саней вздыбился, и журналист едва не упал назад, но собаки мало-помалу начали замедляться. Кодьяк ослабил тягу, перешел на рысцу, и остальные лайки сразу последовали его примеру. Некоторое время нарты продолжали беззвучно скользить по снегу и ледяной корке, пока наконец не подъехали к псарне — открытому сараю с сеновалом, освещенному яркими белыми лампами. Судя по восторженному повизгиванию собак, они чувствовали себя здесь как в пятизвездочном отеле.

— Молодец, Нанук,[16]— сказал Данциг, вылезая из саней. — Сколько на таксометре?

Синклер слышал приближение собачьей упряжки — лай собак и шуршание полозьев по снегу, — но открыть дверь и посмотреть, что снаружи, не рискнул. Опыт подсказывал, что там могли выставить охрану.

Полноценных окон в комнате не наблюдалось, зато возле двери, прямо под плоским потолком, была узкая застекленная щель. Тихо подставив под окошко стул, Синклер встал на него все еще хлюпающими от воды носками и выглянул во двор. Судя по звуку, собаки находились совсем рядом, однако стекло было так сильно занесено снегом, что рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Впрочем, рядом на стене Синклер заметил рукоятку вроде рычага, и когда потянул за нее, окно повернулось, столкнув нижней кромкой часть снега. Он дернул за рычажок еще раз, и окно повернулось сильнее, образовав узкую щель, через которую можно было следить за улицей. Сквозь узкий просвет в лицо ему сразу ударил сильный порыв ледяного ветра.

Перед Синклером открылся вид на заснеженную аллею, по которой семенила упряжка похожих на волков собак. Сани везли двух мужчин. Один, в пышной куртке с капюшоном, управлял санями, а другой, с ожерельем из косточек на шее, ехал в качестве пассажира. Въехав в широкий открытый сарай — ярко освещенный, хотя сейчас, как показалось Синклеру, был день-деньской, — сани остановились, и пассажир вылез. Слов мужчин Синклер не слышал, зато заметил в конце псарни один очень знакомый предмет — сундук, в котором он хранил бутылки.

Когда мужчины стащили капюшоны и сняли громоздкие темные очки, Синклер смог рассмотреть их получше. Управлял упряжкой высокий молодой мужчина — примерно возраста лейтенанта, — с черными, довольно длинными волосами, тогда как пассажир саней с окладистой бородой и широкими славянскими скулами был старше и ниже ростом. На обоих была странная одежда, в которой не угадывалось ни признаков каких-нибудь национальных костюмов, ни военной формы. С другой стороны, это все равно не помогло бы понять, кто они. Синклер видывал солдат, настолько измученных навьюченным на них военным снаряжением, что к моменту прибытия к линии фронта внешним видом они больше напоминали шайку хулиганов, нежели кавалеристов ее величества.

Бородатый занялся отвязыванием упряжи (Синклеру сразу вспомнились лошади и кареты в его семейном имении в Ноттингемшире), в то время как молодой каюр вытащил из мешка корм для собак и рассыпал по мискам. Собак, буквально приросших взглядом к еде, поочередно привязали к столбам на расстоянии нескольких футов друг от друга, после чего молодой поставил перед каждой из них по миске. Пока животные жадно поглощали корм, бородач сбросил с себя куртку — под ней у него обнаружилась еще одна — и повесил ее на крюк. Там же, на настенной вешалке, Синклер заметил множество и другой теплой одежды — пестрые куртки, шапки, перчатки и даже темно-зеленые очки.

Он все больше укреплялся в мысли, что первым делом надо будет проникнуть в сарай. Там была еда, пусть и предназначенная для собак, одежда и… его сундук.

— Что ты видишь? — прошептала Элеонор.

— Нашу следующую цель.

Он спустился со стула и начал натягивать на себя одежду.

— Они уже высохли? — спросила Элеонор. — Если нет, тогда…

Он рванул саблю из ножен — секунду она упиралась, затем плавно вышла наружу, — осмотрел и снова спрятал. Синклер надеялся, что ему не придется пускать в ход оружие, но предпочел убедиться, что оно в порядке, на случай если дела примут нежелательный оборот…

— А мне что делать? — мягко спросила Элеонор.

Мягкость ее голоса, впрочем, была вызвана физической слабостью.

По-настоящему испытать свои силы ни ей, ни ему пока не представилось случая, поэтому Синклер беспокоился, сможет ли спутница перенести длительное путешествие в суровых климатических условиях здешних мест, которое им, без сомнения, предстоит осуществить.

— Я хочу, чтобы ты оделась и следовала за мной, — ответил он, срывая со спинки стула сохнущую шаль.

Пошатываясь, она неуверенно встала, и Синклер накинул прогретую решеткой шаль ей на плечи. Затем, когда Элеонор влезла в туфли, присел и застегнул на обуви пуговицы.

— Может быть, стоит подождать здесь? — заикнулась она. — Кто сказал, что нам непременно причинят вред?

— Простую медсестру не тронули бы, если только у них есть хоть капля чести, — ответил он, все еще застегивая туфли. — Но медсестру с нездоровыми пристрастиями, как у тебя, ждет плачевная участь. — Он встал и заглянул в ее изумрудные глаза. — Как ты им все это объяснишь?

О том, какие проблемы возникли бы у подверженного страшному недугу британского офицера, попади он в лапы врагов, и говорить нечего. Если и было что-то, что Синклер твердо усвоил за время войны на Востоке, так это тот факт, что людям свойственна безграничная жестокость по отношению друг к другу.

А еще он научился никому не доверять. Умный человек, оценивающий свою жизнь больше чем в фартинг, должен самостоятельно разведывать обстановку и принимать решения, основываясь на собственной информации. В противном случае можно угодить в очень бедственное положение, например, нарваться прямо на русскую пушечную батарею, расстреливающую всадников в упор…

После того как лейтенант помог Элеонор одеться, он снова влез на стул и поглядел в окно. Увидев, что двое мужчин ушли, он спустился и тихо прокрался к двери. Осторожно приоткрыл ее — его окатило потоком ледяного воздуха — и выглянул наружу.