– Стойте! – рявкнул Экзетер. – Посмотрите, что вы наделали, идиоты!

По замершим в ожидании солдатам пробежало волнение, словно камень упал в неподвижный пруд. Освободитель перестал вдруг быть мишенью.

– Даже Карзон запрещает убивать кающихся и паломников! Неужели никто из вас не читал Писания? Или вы забыли свою присягу? – Слова его отдавались эхом, усиленные причудливой акустикой и мощной виртуальностью. Он парил над собравшимися разгневанным ангелом. Капитан в смятении уронил пику и, открыв рот, глядел на своего обвинителя.

– Покайтесь, покайтесь! – Даже у Джулиана, громоздившегося на дальней стене, закололо кожу от мощи этого призыва, а ведь он был всего лишь наблюдателем. Экзетер бичевал улан, обрушив на них гнев за кровопролитие. Он цитировал им их же собственные заповеди: Зеленое Писание, священные слова Карзона, бога войны; Синие Писания Астины, богини воинов. Строка за строкой доказывал он грешникам, насколько велик их грех, как далеко преступили они закон. Он процитировал даже тайные клятвы культа Карзона, культа Крови и Молота. Это-то он откуда знал?

Джулиан снова покосился на Урсулу, но та, казалось, не дышала, зачарованная, как и все остальные. Ему, наверное, стоило уйти отсюда, уйти искать Домми, искать среди живых и среди мертвых, но он не мог двинуться с места. От волн харизмы и властности, исходивших от Экзетера, мутилось в голове.

– И если даже эти порочные учения осуждают ваши деяния, что должен думать о вас Единственный Истинный Бог? Неделимый, тот, чье имя не может быть произнесено? Отворите слух свой словам истины и трепещите! Вот его воля…

Почему этот идиот обращается к ниолийцам по-английски?

Нет, не так. По-джоалийски. Нет, по-рэндориански… Как бы то ни было, слушатели понимали его. На глазах у Джулиана солдаты попадали на колени, он слышал, как они всхлипывают. Он чувствовал, как и его глаза начинает пощипывать, а Экзетер все обрушивал на их головы обвинение за обвинением. Последний отряд улан, тот, что задержался в Шуджуби, вступил в арку, но и этот отряд, услышав ужасные слова Экзетера, пал на колени. Наконец анафема закончилась.

– И все же возможно прощение! Да, у вас есть еще надежда! Если вы искренне раскаетесь. Неделимый может и отвратить от вас свой гнев…

Джулиан уже достаточно насмотрелся, что делает с пришельцами мана. Но такого он еще не видел! Всего час назад – нет, гораздо меньше – Экзетер изнемогал от усталости и мог идти только за счет силы, которую черпал от своих последователей. Теперь он сиял в этом окне полуденным солнцем. Голос его гремел властностью самого Бога.

– Принимаете ли вы мой суд?

– Да! Да! Скажи нам! – воздев руки, кричали солдаты.

– Есть ли среди вас тот, кто не пролил кровь сегодня?

Шестеро или семеро человек неуверенно подняли руки. Остальные понуро стояли на коленях.

– Тогда вот каким будет ваше наказание: ступайте. Найдите своих скакунов и как можно быстрее поезжайте в Ниол. Передайте мои слова самой королеве Эльванайф. Скажите ей в лицо, как провинилась она перед народом, которому должна была стать матерью. Скажите ей, что она должна прийти сюда оплакать их могилы – пешком, босой, с распущенными волосами. Скажите ей, что только так она может надеяться спасти свою душу. Ступайте!

Полдюжины людей повскакивали на ноги и, оступаясь в песке, выбежали в арку. Остальные безропотно ждали приговора.

Освободитель превратил победоносную армию в сборище всхлипывающих грешников.

– И когда вы соберете их всех и выроете могилы…

Он приказывал остальным солдатам похоронить погибших.

Но больше всего трупов лежало прямо перед ним. Там, в маленькой грязной луже, нашли свою смерть последние из его Сотни.

Нарыв лопнул. Джулиан зажал уши руками. Горло сжималось от приступов тошноты. Чудовище! Презренный убийца! Ханжа! Пророчество предупреждало Экзетера, что в Ниолвейле должна пролиться кровь. Он предвидел эту бойню и использовал ее. Он принес в жертву своих последователей, крестьян – мужчин, женщин, детей – и своих старых боевых друзей из Нагвейла.

Вот откуда у него столько маны.

Освободитель не лучше Зэца.

Нет, хуже. Совершая человеческие жертвоприношения, Зэц по крайней мере не убивает своих друзей.

После заката ветер немного стих, и теперь воздух был полон болотных запахов и насекомых. Джулиан старался уйти как можно дальше от наводящей ужас виртуальности узла. Он нашел сухой древесный ствол и уселся на нем, глядя невидящими глазами на небо над Ниолволлом – сначала багрово-красное, потом угольно-черное, усеянное мириадами звезд-слезинок. До восхода зеленой луны оставалось еще несколько часов, но Иш, Кирб’л и Эльтиана давали достаточно света, чтобы видеть кипевшую на равнине деятельность. Солдаты продолжали собирать тела убитых и копать могилы. Они работали молча – черные гномы в молочно-опаловом мире, – пытаясь рвением своим снять с души кровавое бремя греха.

Т’лина с драконами отослали наверх, в холмы, чтобы бедные зверюги смогли попастись и отдохнуть немного. Утром они вернутся. Урсула осталась где-то в храме. Домми был жив и здоров.

Должно быть, Экзетер разослал гонцов оповестить остальных своих сторонников, что продолжению паломничества ничего не мешает. Возможно, часть его сторонников решила разойтись по домам, и все же удивительно много их поверили его словам и сходились к храму сотнями, час за часом.

На закате объявились двое нагианцев со щитами и копьями, они гнали перед собой небольшое стадо овцеподобных тварей. «Интересно, – подумал Джулиан, – каково сейчас этим двоим, единственным спасшимся из всей Сотни?» И тут же понял, что прекрасно знает как, ибо сам ощущал это каждый день на протяжении двух лет на Западном фронте. Они испытывают чудовищное облегчение от того, что живы, тогда как все их товарищи мертвы, и чудовищную вину от того же.

И что, интересно, ощущал теперь сам Джулиан Смедли? Он не мог найти слов, способных описать его отвращение, ужас, злость… Власть разлагает, но жажда власти разлагает еще сильнее. Он ни за что бы не поверил, что старый фэлловианец может пасть так низко, тем более Эдвард Экзетер. Он жалел, что не бросил своего бывшего друга в палате для психов тогда, в Стаффлз, в семнадцатом году. Палата в Бродмуре – и то лучше, чем это преступное безумие.

С равнины доносилось заунывное пение. Надо же, какая ирония! Последний раз, когда он видел Экзетера, если не считать сегодняшнего дня, тот тоже вел похоронную службу по жертвам Зэца. Теперь он хоронил свои жертвы.

На этот раз Джулиан на службе отсутствовал.

Служба был недолгой. Как только она завершилась, повсюду вокруг развалин храма вспыхнули костры, так что те овцеподобные твари пришлись как раз кстати к поминальному пиру. Неохотно признавшись себе в том, что его шатает от голода, Джулиан устало поднялся и отправился на поиски благотворительного обеда, но у ближайшего же костра его чуть не вырвало от запаха подгорелого мяса, и он не задерживаясь поплелся дальше. Пошатавшись бесцельно по толпе, он забрел в храм. Большой двор был теперь пуст. Тела из пруда исчезли, а в окне, в котором стоял Экзетер, виднелись одни звезды. Камни еще хранили тепло, но воздух остыл. Почему-то при лунном свете виртуальность ощущалась еще сильнее. Тогда торчавшие к небу зубья стен отбрасывали на песок бархатно-черные тени. От этого мурашки бежали по коже. Даже местные ощущали это и держались отсюда подальше.