– Вы что, следите за мной?

– Нет, просто хотел перечитать его еще раз. Ну и после отказа в выдаче пришел к неизбежному заключению, что и вы тоже занимаетесь исследованием Испанского заговора. К чему вам понадобилось лгать и выдумывать каких-то пиратов, ума не приложу. И нет мне до этого дела. И все же мне очень хотелось бы еще раз увидеть письмо.

– Так вам понадобилось письмо.

– Совсем ненадолго. Просто надо кое-что проверить.

– Тогда предлагаю сделку. Я вам письмо, вы мне дневник.

– Дневник Алессандры?

– Ну да, разумеется.

– Но я еще не закончил. Улетаю из Венеции в субботу, так что всю следующую неделю дневник в вашем распоряжении.

– Я тоже улетаю в субботу.

– В таком случае предлагаю честный обмен. На полчаса.

– Полчаса? Необыкновенная щедрость!

– Я, знаете ли, еще не совсем проснулся, но это не мешает мне различить сарказм в вашем голосе.

– Я не смогу прочесть весь дневник за какие-то полчаса.

– Больше времени предоставить никак не могу. На меня давят, торопят закончить книгу в следующем месяце, и работа над ней, поверьте, дается нелегко. Вообще, должен признаться, трудно идет, со скрипом, не так, как хотелось бы.

На секунду Эндрю Кент вдруг превратился в неуверенного, уязвимого и страдающего от своего бессилия мужчину. Таким Клер видела его перед лекцией. Возможно, решила она, этот Кент все-таки человек.

– Дело в том, – продолжал Эндрю, – что у меня есть лишь предложения написать книгу, а самой книги еще нет. Не понимаю, в чем тут проблема. Возможно, в том, что прежде я никогда не писал об истории Венеции, или же на меня возложил проклятие какой-нибудь второкурсник, или же… – Он вдруг умолк и призадумался. И снова мягкий, обходительный Эндрю исчез с той же быстротой, с какой вдруг появился. Вместо него остался человек жесткий, упрямый и непреклонный. – Суть в том, что этот дневник может послужить ключом к… Ну, ко всему, и мне далеко не безразлично, что он окажется у вас в руках. Моя работа слишком важна.

– А знаете, вы самый настоящий fondamentum equi, вам не кажется?

Он посмотрел на Клер с таким видом, точно у нее вдруг выросла вторая голова.

– Вы обозвали меня лошадиной задницей по-латыни?

– Могу сказать то же самое и по-гречески.

– Не понимаю, чем заслужил.

– Да тем, что до вас, по всей видимости, не доходит, что и моя работа тоже может оказаться важной. Да, у меня нет издателей, которые с замиранием сердца ждут, когда из-под пера моего выйдет очередная гениальная строчка, нет комитетов, которые выстраиваются в очередь, чтобы наградить меня еще одной престижной премией. Но смею вас заверить, моя работа не менее важна, чем ваша. Для вас это всего лишь очередная книга, для меня – диссертация. И все, что произойдет в моей жизни дальше, зависит от нее. Так что если не дадите мне дневник хотя бы на сутки, не видать вам письма Россетти.

– Ну, прежде всего, нет такого понятия – “всего лишь очередная” книга. Вы сразу поймете это, как только соберетесь написать хотя бы одну. И второе: письмо мне нужно всего на минуту.

– Нет, так не пойдет.

– Просто ушам своим не верю! – воскликнул Эндрю. – А вы, оказывается, упрямица. И еще ужасно не любите проигрывать!

– Это я-то упрямица? А кто только что едва не схлопотал инфаркт, пытаясь обогнать на беговой дорожке несчастную девушку?

– Я вовсе не пытался вас обогнать. Просто обогнал, а это существенная разница! Метров на двадцать, по меньшей мере.

– Двадцать метров? Вы преувеличиваете!

– Когда я добежал до конца, вы были вон там.

И Эндрю Кент ткнул пальцем куда-то в сторону набережной, а потом зашагал к указанному месту.

Клер поспешила за ним.

– Я вовсе не здесь была, – пылко возразила она. – Я была уже вон там!

– Ничего подобного! Прекрасно помню, как обернулся и увидел, что вы находитесь вот здесь! Возле этой скамьи.

Мимо проковыляла пожилая вдова, вся в черном, окинула странную парочку иностранцев подозрительным взглядом. Она придерживалась мнения, что все чужеземцы в той или иной степени безумцы, но эти двое настоящие сумасшедшие: лаются, кричат друг на друга и указывают пальцами на какое-то место на земле, где нет ровным счетом ничего.

“…Уроки музыки у маэстро синьора Альбериго пролетают быстро. Он считает, мне надо больше заниматься, если я хочу выучить композиции Спинацино…”

Клер подняла глаза от дневника Алессандры, отложила ручку и устало протерла глаза. Тут рядом возникла Гвен и присела на краешек стола.

– На стул, пожалуйста, – попросила Клер.

– Франческа ужас до чего прикольная! – восторженно воскликнула Гвен, примостившись рядом на стуле. – Научила меня целой куче бранных итальянских выражений!

– Я же говорила, наше путешествие будет носить образовательный характер.

– И еще – паре жестов. Тоже будь здоров.

– Чтобы ты могла без труда обругать глухих?

– Не думаю, что человек должен быть глухим, чтобы понять их значение, – простодушно ответила Гвен. И даже закатила глаза от восторга. – И не обязательно итальянцем. И еще она объяснила, как добраться до того магазина, где продают поддельные прикиды с бирками великих кутюрье.

– Гм, – неопределенно буркнула в ответ Клер и вернулась к дневнику.

– Разве вам не хочется купить какую-нибудь стильную обновку для свидания с Джанкарло?

– Ну, возможно.

– Ой да перестаньте! Нельзя же ходить в этих ваших тряпках!

– Если закончу сегодня пораньше, пойдем.

– Круто! А где он вас забирает?

– Пока еще не знаю. Должен оставить записку в отеле у портье.

– Ну а вчера чего говорил? Сказал, что больше уже не помолвлен с той девицей?

– Он сказал, что просто хочет все объяснить. И пригласил меня пообедать вместе. Очень мило со стороны Стефании, что она пригласила тебя в кино сегодня вечером, чтобы меня освободить.

– Да, она вообще милая и славная. Так когда вы закончите с этими бумажками?

– Гвен…

– Прошу прощения. Не хотела на вас давить, просто мне совершенно нечего делать, а Стефания ушла на ланч.

– Может, у тебя в рюкзаке завалялось что-то, чем можно заняться?

– Плеер оставила дома. А что это вы пишете?

– Перевожу дневник.

– Дневник той самой куртизанки?

– Да.

– Очень похож на мой дневник. И обложка кожаная и того же цвета, и весь изодранный, и наверняка полон тех же глупостей. Она написала это письмо, да?