9

Странное и страшное занятие – война, искренняя жажда подвига на ней успешно с самым оголтелым душегубством сочетаются. Поначалу Анджей со своими изуверами очень даже ко двору в шляхетском войске пришелся. Непомерная жестокость и приверженность его ордынцев к грабежу долгое время покрывались в глазах начальников их умением находить пути-дороги в бескрайнем Диком Поле да непролазных лесах Московии. Однако всему на свете есть предел, наступил конец и благоденствию княжеских разбойников. Причиною тому послужила, конечно же, не жалость вождей католического воинства к растерзанным русским бабам и побитым старикам, а обычная людская зависть.

Видя, как ломятся от награбленной рухляди обозные телеги ордынской хоругви, предводители других отрядов начали роптать. Лишившийся поддержки всесильного дяди, племянничек, по разумению князей-воителей, брал явно не по чину. Дело кончилось тем, что донельзя завистливый Радзивилл пожаловался самому королю. Скрывая истинные причины своего неудовольствия, он обвинил людей Вишневецкого в чрезмерной кровожадности.

– Эдак мы, благодаря деяниям душегубов князя Анджея, не в лоно церкви католической русских мужиков приведем, а всех, от мала до велика, против себя поднимем. Непонятно для кого, для тебя, мой повелитель, иль для царя Ивана живорезы сии стараются, – заявил во всеуслышание Януш на одном из воинских советов.

Скорый на решения Баторий даже не стал требовать от родовитого разбойника каких-то объяснений. Обернувшись к Адамовичу, он распорядился:

– Найди-ка, полковник, какое-нибудь дело порискованней, непомерной отваги князя Вишневецкого достойное. Вместо того чтоб жечь селения да войско пропитания лишать, лучше б к московитам в стан наведался и страху на схизматов понагнал. Пускай царевы воеводы подумают, что Крымский хан свою орду на помощь нам прислал.

В тот день, когда Шуйский приказал атаману Чубу захватить именитого пленника, у Адамовича с Анджеем тоже состоялся интересный разговор.

Выслушав из уст полковника монаршее повеление, Вишневецкий, как всегда спокойно, своим напоминающим собачий лай голосом спросил:

– На погибель, стало быть, посылаете?

– Вовсе нет, – почти заискивающе сказал Адамович, у которого от взгляда голубовато-мутных глаз разбойника аж спина похолодела. – Просто, князь, кому многое дозволено, с того спрос велик. Ну как иначе королю прикажешь поступить, что на навет твоих завистников ответить? Вот он и дает тебе возможность геройство выказать, а заодно и Радзивиллу язык его поганый прищемить.

– Так вот кому я столь великой честью обязан, – понимающе кивнул Анджей. В ответ полковник лишь развел руками.

– Ну что же, воля короля – воля господа, – покорно, но с нотками презрительной насмешки в голосе изрек разбойник-князь и уже с явною издевкой поинтересовался: – Так когда мне московитов резать идти?

– Сам решай, дело и впрямь нешуточное. Только сильно с вылазкой не затягивай, а то князь Януш тебя еще и в трусости обвинит, это ты, надеюсь, понимаешь?

– Понимаю, – угрюмо промолвил Вишневецкий и, не прощаясь, вышел из шатра.

10

Недаром мудрость народная гласит – не всяк твой враг, кто норовит обгадить, но и не всяк твой друг, кто из дерьма вытаскивает. Обладавший, несмотря на дикий нрав, здравым рассудком, Анджей сразу понял – Радзивиллов навет принес ему не столько зла, сколько пользы. Его вольнолюбивая разбойная душа давно уж тяготилась пребыванием в шляхетском войске, скованном строгими порядками. Да и дядюшкин наказ не давал покою. Получилось так, что вместо поисков беглянки-княгини, суливших несметное богатство, он со своей ордой был вынужден нести крайне опасную дозорную службу, ежедневно рискуя пасть от сабли московита, а взамен имел лишь возможность первым пограбить нищие русские деревни.

– Хватит, послужил мадьяру-королю. Пускай теперь паскуда Радзивилл с литвинами своими его рыцарям путидороги выискивает. Вона, у царя Ивана в войске донские казаки появились – эти быстро Янушу пузо толстое пикой проткнут, – мстительно думал Вишневецкий по пути к стоянке ордынской хоругви.

Живорезы Анджея располагались не в обнесенном дозорами шляхетском лагере, а малость на отшибе, посреди степи, что позволяло разбойникам покидать свое стойбище без разрешения высокого начальства. Сия немалая поблажка была дана взамен обязанности охранять коней шляхетской конницы, которых ночью выгоняли в степь, как говорится, на подножный корм.

Возле юрты, одиноко стоящей в бескрайнем поле, крыша над головой была только у предводителя, простые воины отряда Вишневецкого коротали ночи под открытым небом, Анджей спешился и взглядом приказал пожилому одноглазому татарину, что стоял на страже у входа, следовать за ним. Переступив порог, тот сразу опустился на колени. Не поднимая глаз на князя, татарин с раболепием, столь присущим нехристям, спросил:

– Чего прикажешь, мой повелитель? – затем, не дожидаясь ответа, стал стаскивать с князя сапоги.

– Оповести всех наших воинов – этой ночью в набег уходим, – довольно снисходительно распорядился Вишневецкий.

Неподдельная радость блеснула в единственном глазу старого разбойника, когда он наконец-то осмелился взглянуть на господина, но Анджей тут же огорчил его:

– Ты с остальными стариками остаешься, будете обоз сопровождать, не пропадать же добру.

Толкнув босой ногой своего верного телохранителя, князь, еле сдерживая закипающую ярость, заявил:

– За всех нас королю послужите. Молодые да отважные у него нынче не в чести, а ты, пройдоха старый, должен ему по нраву прийтись, – и, зловеще усмехнувшись, добавил: – Амира позови.

Не поднимаясь с колен, одноглазый ящерицей шмыгнул из шатра. Не успел разбойный князь прилечь на разостланные поверх охапки сена овечьи шкуры, как перед ним предстал татарин-богатырь, одетый в шитые из дорогого шелка, но изрядно обтрепанные халат и шальвары. Этот не торопился падать на колени, слегка прищурив и без того узкие угольно-черные глаза, верзила вопрошающе взглянул на предводителя.

Много пролитой совместно крови связывало бывшего Крымского мурзу и беспутного отпрыска рода Вишневецких, а потому понимали они друг друга почти без слов. Амир уже догадался, что вожак решился на какой-то очень опасный шаг и, внутренне сгорая от нетерпения узнать, что на этот раз задумал его друг и повелитель, с напускным бесстрастием ожидал распоряжений.

– Что, мурза, еще не надоело короне польской служить? – усаживаясь по-турецки на своем лежбище, спросил Анджей.

– Я давно уже лишь одному тебе, спаситель мой, служу, других господ не знаю. А что до короля шляхетского, так вряд ли в других краях да при иных правителях нам с тобою столь вольготно будет. В Крыму, к примеру, при нашем своеволии давно б уж на колу сидели. Неужто позабыл, как мы с тобою встретились? – почтительно ответил татарин и, приложив ладонь к груди, склонил голову.

– Да нет, помню, – насмешливо заверил князь. – Рад, что и ты о том не забываешь.