Понятно, что при всей своей обширной эрудиции Карл Маркс историком не был и сведения об истории России черпал из современной ему западноевропейской литературы. Однако для любого историка ошибочность подобных утверждений очевидна. Но это обстоятельство нисколько не помешало ревнителям принципов интеллектуальной честности, научной объективности и «пурификационного подхода» взять на вооружение идеи Маркса.

Как вспоминает Г.С. Лебедев, первым учебным заданием ему как члену клейновского семинара стало проштудировать непереведенную тогда работу К. Маркса «Секретная история дипломатии». «Махровый норманизм Маркса стал нашим “секретным оружием”, и оно весьма пригодилось, когда Л.С. Клейн развернул блистательный набор научных аргументов норманизма…»{633} — с удовольствием вспоминает он. Понятно, что его фраза «Маркс был первым марксистом-норманистом» оказывала огромное воздействие на участников, для многих из которых высказывания классиков были непререкаемой догмой. Но, используя это «секретное оружие», борцы за правду в исторической науке сами действовали по принципу «цель оправдывает средства», ничего общего с этой правдой не имеющим.

Л.С. Клейн впоследствии, говоря о своем преподавании в университете, признает: «К тому времени я уже давно понимал фундаментальные пороки марксизма, а к советской политике относился сугубо критически»{634}. Некоторые другие участники его семинара точно так же воспринимали норманизм как форму относительно безопасного диссиденства. Вот как вспоминал об этом И.Л. Тихонов: «Такой отход от научного официоза воспринимался и как своего рода “научное диссидентство”, фронда, а это не могло не привлекать молодых людей… Некоторая оппозиционность (само слово-то почти политическое обвинение в те времена!), но не выходящая за рамки дозволенного…»{635} Как видим, при всей своей антикоммунистической настроенности советские норманисты с готовностью восприняли русофобский норманизм Карла Маркса. Крылатая фраза А. Зиновьева «Целили в коммунизм, а попали в Россию» широко известна. Разумеется, нет смысла гадать, куда с самого начала метили Л.С. Клейн и его сподвижники, но попали они туда, куда попали все прочие диссиденты. Сладость запретного плода хорошо известна еще с библейских времен, чем норманисты активно и пользовались. Когда почва была подготовлена, происходил посев. «Не аксиомы, а убедительные доказательства, что… норманны играли весьма заметную роль на ранних этапах Руси, что отражено и в летописях и в археологических памятниках, были вложены в головы студентов-археологов вне зависимости от их специализации»{636}. Однако выше мы видели, что все эти «убедительные доказательства» являются не более чем интерпретацией как памятников письменности, так и артефактов под соответствующим углом зрения. Все это подкреплялось экспедиционной романтикой, распевавшимся студентами «гимном оголтелого норманизма». Десятилетия спустя Н.Ю. Платонова так вспоминала о студенческих годах: «Тогда, в 1974 г., Варяжская дискуссия стала предание. (…) Все это успело обрасти легендами, а главное — песнями.

По звездам Млечного Пути легла отцов дорога.

По звездам Млечного Пути драккар в морях летит…

Эта песня считалась заветной. Я услыхала ее впервые в 1974-м. А запомнить удалось через год, ибо ее нельзя было записывать, только запомнить»{637}. Стоит ли удивляться, что после нескольких лет такой интеллектуальной и эмоциональной обработки молодым археологам начинались всюду, где только возможно, мерещиться их скандинавские «отцы» вместе с драккарами. Результат многолетнего семинара был следующий: «Эта пришедшая после “Норманской дискуссии” талантливая “младшая дружина” образовала ядро ленинградской школы археологов-славистов…»{638} Именно эта «младшая дружина» норманистов и стала активно интерпретировать археологические данные в заданном идеологическом ключе, создавая иллюзию массового присутствия скандинавов в Древней Руси, пытаясь наполнить материальным содержанием норманистские догмы.

С нарастанием кризисных явлений в обществе в науке закономерно усиливался и норманизм, достигший своего апогея в конце 80–90-х гг. с распадом СССР. Как и в эпоху бироновщины, так и в эпоху установившегося в России прозападного компрадорского режима норманизм вновь оказался чрезвычайно востребованным и начал претендовать на тотальное господство в исторической науке, выдавая себя за единственно верное научное направление. Помимо археологов его апологетами стала еще одна группа, которую А.Н. Сахаров охарактеризовал так: «В последние двадцать с лишним лет эта сторона норманизма яростно и агрессивно отстаивается в основном небольшой группой филологов, работающих долгие годы со шведскими, норвежскими, немецкими, исландскими, восточными источниками и сделавших эти источники по существу наиболее важными свидетельствами по истории древних славян. Построившие на этой туманной и шаткой, в основном филологической, порой сугубо тенденциозной основе свои исторические конструкции, эти “специалисты” стремятся монополизировать историю Древней Руси, всячески дискредитировать своих научных оппонентов. Слабо разбирающиеся в русских источниках, в первую очередь в летописных текстах, не знающие древнерусского языка, замалчивающие работы, в которых утверждается славянское происхождение Рюрика и его соратников, они требуют вывести антинорманизм вообще за рамки науки, приклеивают своим оппонентам, всем, кто покушается на эту монополию, ярлыки псевдопатриотов, шовинистов и даже сталинистов»{639}.

По времени это более или менее совпадает с окончательным формированием идеологии глобализма, под знаменем которой предпринимается очередная попытка установления нового «мирового порядка». Этот порядок предполагает постепенное стирание в угоду Западу политических границ, национальной идентичности и в конечном итоге превращение народов в унифицированную массу безродных общечеловеков. Нечего и говорить, что норманизм и здесь пришелся как нельзя кстати. На «Семинаре по проблемам глобализации», организованном фондом Горбачева и проходившем в Норвегии в 1998 г., присутствовал не только бывший президент СССР, но и один из наиболее одиозных туземных норманистов Г.С. Лебедев. Оба они с удовольствием переоделись в одежды викингов, бывший генсек уселся на скамью конунга, и сама атмосфера заседания вызвала «общие, и достаточно продуктивные, размышления и рассуждения о тысячелетнем пути России и Северных стран в нашем древнем и неизменно меняющемся мире», а «многовековой исторический опыт “Скандобалтики” рассматривался как познавательная модель современных глобальных процессов». Трансформация «лучшего немца» в настоящего викинга вполне понятна, и точно так же понятно присутствие там Г.С. Лебедева. Последний в предисловии к переизданию своей книги наряду с рассуждениями о массовом «социальном заказе» «реконструкции» исторического прошлого постулирует: «В этой потребности, очевидно, проявляется одна из фундаментальных характеристик современного процесса глобализации: человечество в результате коммуникативно-информативной революции конца XX века осознало свое принципиальное единство в планетарном пространстве и, соответственно, подходит к задаче осознания того же планетарного единства в историческом времени»{640}. Естественно, что норманизм со своими готовыми наработками о массовом переселении в Древнюю Русь 10% всего населения Швеции уже давно готов выполнить «социальный заказ» и «реконструировать» искомое «принципиальное единство» как в планетарном пространстве, так в историческом времени.