Неудивительно, что на фоне всего этого разгула скандинавобесия Л.С. Клейну показалось, что дело сделано, и в 1999 г. он издает статью с названием «Норманизм — антинорманизм: конец дискуссии». Серией своих блестящих монографий В.В. Фомин показал «голому конунгу норманизма» всю глубину его заблуждения. Против норманистской фальсификации истории активно выступил академик А.Н. Сахаров и ряд других историков, для которых научная объективность была важнее временно победившего мейнстрима.

Именно к норманизму обращались, обращаются и будут обращаться все скрытые и явные ненавистники русского народа, пытавшиеся псевдонаучным путем обосновать его «неполноценность» и неспособность к самостоятельному управлению государством. Посредством якобы существовавшего исторического прецедента эта мысль настойчиво внедряется в сознание образованной части общества, влияя, таким образом, не только на формирования картины прошлого собственного народа, но и, по мере своих сил, определяя пути развития Руси на будущее. В свое время Оруэлл отметил, что тот, кто контролирует прошлое, контролирует и будущее. Эта мысль была с готовностью взята на вооружение «друзьями» нашего народа. Таким образом, мы видим, что хоть, в отличие от Столетней войны, война норманистов и антинорманистов носит бескровный характер, однако ставкой в ней точно так же является будущее страны. В случае с норманизмом полем битвы в идеологической войне за сознание людей становятся не только наше прошлое, но и само национальное самосознание русского народа. Со времен бироновщины норманизм в разных формах неизменно проводит мысль как минимум о благотворности иностранного влияния, а еще лучше, и иноземного господства над славянами, отсутствии творческого созидательного начала у русского народа и, как следствие, его ненужности. Народу исподволь внушается случайность его возникновения, неспособность к самостоятельному государственному бытию и в конечном итоге отсутствие смысла самого его существования. Прямым следствием этого становятся рассуждения о русских как «лоскутном этносе», своего рода сборной солянке, несмотря на то что абсурдность подобных построений убедительно опровергнута антропологией и генетикой. Точно так же людям не только подспудно, а подчас и в популярных телепередачах прямо внушается представление о Руси как о «проходном дворе», через который с запада на восток с древних времен свободно ходили скандинавы. На фоне Любшанской, Ладожской и других крепостей, призванных защитить Русь от незваных северных гостей, такие рассуждения звучат особенно убедительно, но делающие их лица преследуют не научные, а политические цели. Нечего говорить, что подобные представления как нельзя лучше соответствуют целям современной власти, фактически поощряющей массовую миграцию в нашу страну. Поскольку за всеми утверждениями норманистов всегда стоит более или менее завуалированная политическая позиция, в борьбе за сердца и умы людей ее приверженцы неизбежно играют весьма неприглядную роль власовцев идеологической борьбы, обосновывающих благотворность новой бироновщины. А поскольку управлять всегда легче не народом, знающим и ценящим свои корни и свою самобытность, а безродным населением, то норманизм со своими идеями о «славянах-рабах», «проходном дворе» и «лоскутном этносе» как нельзя лучше льет воду на мельницу прозападной «демократической» власти. Под личиной академичности он выступает в качестве наукообразного прикрытия всей этой откровенной лжи, являясь одним из видов оружия психологической войны. Таким образом, тенденциозное толкование нашей истории становится способом внедрения в национальное сознание подобных идеологических посылов, преследующие весьма конкретные политические и национальные цели. На протяжении одного только XX в. норманизм оказался востребованным марксизмом, нацизмом и глобализмом — мощными идеологиями, пытавшимися (а в случае глобализма пытающимся до сих пор) поработить наш народ. Таким образом, как минимум со второй половины XIX в. норманизм является не научной гипотезой, а наукообразной идеологией, которую неизменно используют все прошлые и нынешние враги русского народа. Поскольку нет никакого сомнения в том, что они будут использовать ее и в будущем, то именно в этом и кроется подлинная причина бессмертия норманизма и его «непотопляемости», несмотря на любые научные аргументы, разоблачающие его несостоятельность. Пока на Руси будут любящие свой народ и готовые отстаивать историческую истину исследователи, будет существовать и антинорманизм. Конца дискуссии не предвидится.

Мы привели основные аргументы каждой из сторон, доказывавших славянское или скандинавское происхождение Руси. Комплексное сопоставление данных по всем шести критериям, значимых для определения природы варягов, приводит нас к однозначному выводу, что ими были западные славяне. Весьма показательно, что славянская принадлежность варягов следует из анализа каждого критерия и ни один из них не указывает на их скандинавское происхождение. Как видим, западнославянской традиции о взимании дани с восточных славян скандинавская традиция не может противопоставить практически ничего. Еще меньше она может что-либо противопоставить мекленбургским данным о происхождении Рюрика. И контраст по этим двум критериям еще более усилится, если мы примем во внимание тот факт, что территория Скандинавии никогда не подвергалась тотальному опустошению и иностранному завоеванию, благодаря чему сохранила свое культурное наследие в гораздо большей степени, чем многие другие европейские народы. Полабские и поморские славяне, наоборот, были частично истреблены в ходе многовековых кровопролитных войн, а частично ассимилированы немцами, в результате чего то, что сохранилось до наших дней, — это лишь крупицы их наследия. Но даже эти чудом сохранившиеся осколки первоначальной западнославянской традиции неизмеримо превосходят в своей убедительности скандинавские данные, которые по интересующим нас вопросам фактически отсутствуют. «Наполовину иностранное», по признанию самого В. Томсена, слово «вэринг» выходит из повседневного употребления у скандинавов вскоре после окончания их службы у византийских императоров и сохраняется только в исландских сагах. У потомков западных славян слово «варяг» сохраняется в живой речи до начала XVIII в. Саги вообще ничего не знают о Рюрике, но зато на севере Германии память о нем в устных преданиях сохраняется до XIX в. Самые разные данные, от нумизматических до лингвистических, говорят о приоритете западных славян в балтийской торговле, к которой скандинавы подключились в более поздний период и не в таких объемах. Тесные генетические связи новгородцев с западными славянами, устанавливаемые различными науками, сегодня практически ни у кого не вызывают сомнений.

Те немногочисленные свидетельства письменных источников, которые норманисты приводят в подтверждение своей гипотезы, вполне поддаются объяснению с антинорманистских позиций. Ряд данных показывает, что как изготовленные в Скандинавии вещи, так и некоторые скандинавы проникали на север Руси, однако для объяснения этих фактов, многократно преувеличенных норманистами, вовсе нет необходимости предполагать скандинавское происхождение варягов IX и большей части X в. Западные славяне достаточно тесно контактировали с викингами как в торговой сфере, так и в военной, заключая с ними временные союзы и образуя в некоторых случаях даже смешанные дружины. Более того, в целом ряде случаев вещи, однотипные тем, которые были найдены на территории Руси и традиционно приписываются норманнам, включая и «молоточки Тора», даже изготовлялись на южном берегу Балтики. Благодаря этому все эти артефакты могли попасть на Русь с западными славянами, они же вполне могли втянуть часть викингов в свое движение на восток, куда впоследствии скандинавы прибывали и самостоятельно. Естественно, не приходится говорить, что каждый член варяжской дружины был обязательно славянин — в ее состав, особенно когда варяги являлись наемниками в других странах, вливались и представители других племен. Однако приведенные факты свидетельствуют о том, что основу варягов на их первоначальном этапе деятельности в Восточной Европе составляли именно славяне, к которым, помимо скандинавов, вполне могли присоединяться группы как автохтонного населения Северной Германии, так и балтов. Однако все эти три дополнительных компонента не играли сколько-нибудь значительной роли и отнюдь не определяли характер варяжской Руси. Славянская принадлежность варягов не предполагает полной изолированности их дружин и позволяет нам непротиворечиво объяснить все имеющиеся факты. Данные самых разнообразных письменных источников, языкознание, ономанистика, археология и антропология независимо друг от друга говорят о весьма незначительном количестве скандинавов на Руси. Всем им резко противоречит картина массового присутствия в нашей стране скандинавов, рисуемая норманистами на основании собственной интерпретации археологических данных. О тенденциозности их трактовки результатов раскопок и подгонке фактов под собственные идеологические установки уже говорилось. Артефакты, которые норманисты приписывают скандинавам и которыми они с таким удовольствием козыряли весь XX в., вполне могли попасть на Русь в результате войны или торговли либо же вообще быть изготовлены не в Скандинавии, а на южном берегу Варяжского моря. Созданная норманистами картина противоречит всей совокупности перечисленных выше наук, поскольку каждая из них пришла к выводу о незначительном присутствии скандинавов на Руси исключительно на своем собственном материале и независимо от данных других отраслей знания. Ни одна из них не говорит о том, что скандинавы составляли большинство правящего сословия в создаваемом государстве и уж тем более о том, что именно они дали имя Руси.