по своей воле выбираю его своим мужем. Обычно это делается в храме, перед ликом Праматери. Но иногда… бывают исключения.

− Вы хотите, чтобы я… чтобы мы… это нужно для его исцеления? – вскидываю я потрясённый взгляд на короля. Мои дрожащие пальцы замирают над золотыми ободками.

− Нет, Ники. Вы сами решите, когда будете готовы заключить этот брак. Никто и ничто вас с этим не торопит. Я всего лишь вручаю тебе то, что теперь должно храниться у тебя. С этой минуты судьба Азима полностью в твоих руках. И я прошу лишь одного, исцели его.

А ведь он не только о физическом исцелении просит. Нет, меня просят о значительно большем – исцелить душевные раны моего любимого.

− Я хочу этого больше всего на свете, − шепчу, забирая с мужской ладони брачные браслеты. Второй рукой поспешно смахиваю выступившие на глаза слёзы. – Можно я пойду к нему? Пожалуйста.

− Конечно, − кивает его величество. − Для этого я и привёл тебя сюда.

Кивнув, я поворачиваюсь к двери. Делаю глубокий вдох, поднимая руку. Та дрожит теперь ещё больше. Так странно. Мне почему-то страшно. Вдруг он не желает меня видеть? Вдруг он больше не хочет быть со мной? Вдруг… я придумала себе всё то, что между нами было.

Ладонь сжимается в кулак, края браслетов больно впиваются в кожу.

Тогда пусть скажет мне в лицо. Пусть объяснит все свои поступки, своё отношение, чувства, намерения. Пусть прямо сейчас поставит всё на свои места. Если любит, пусть не смеет бросать меня, если же нет… всё равно я должна это знать.

Вместо того чтобы стучать, я просто толкаю дверную створку, решительно переступая порог и уже не медля ни секунды пересекая небольшую гостиную. В спальню, погружённую в полумрак, тоже вхожу не стучась.

Глаза мгновенно прикипают к неподвижной человеческой фигуре на кровати. Болезненно-бледное лицо светлым пятном выделяется на фоне чёрных волос, рассыпавшихся по подушке.

− Я же велел не беспокоить меня, Тафир. Уйди, я хочу побыть один, − доносится до меня тихий безжизненный голос, который я едва узнаю.

О боги, что он с собой сделал? Продолжает делать...

Я обязана заставить его жить! Любой ценой.

− Это не Тафир, − произношу, подходя к кровати совсем близко. Замираю рядом, тревожно рассматривая Азима. – Это брошенная тобой невеста.

− Ники? – запавшие глаза мгновенно распахиваются, вспыхивая лихорадочным огнём. И сразу устремляются ко мне, впиваясь в моё лицо с такой жадностью, будто я единственное, что для него важно увидеть. – Моя сладкая любимая девочка, ты пришла. Ники… это сон, да? – потрескавшиеся губы растягиваются в блаженной улыбке. – Я рад, что хотя бы так… могу увидеть.

− А почувствовать хочешь? – спрашиваю хрипло, едва справляясь с внутренней дрожью, сотрясающей всё моё тело. Едва сдерживая сжимающие горло рыдания. Сажусь рядом с ним, тут же обхватывая ладонями холодную руку. Цепляюсь за неё, как за свой единственный якорь. Кусаю губы: – Я вот никак не решу, чего мне больше хочется – поцеловать тебя, или придушить за всё хорошее. Ты что это себе придумал? Почему не лечишься? Я замуж за живого и здорового тебя хочу, а не за труп великомученика.

Кажется, он ещё не до конца понимает, что я ему не привиделась во сне, или в бреду. Потому что во взгляде отражается сначала полная потерянность, изумление, а потом по чуть-чуть начинается разгораться надежда. Одновременно с тем, как его пальцы сжимаются на моей руке.

− Ты, правда, здесь? Со мной? − сипит потрясённо.

− Всё-таки, поцелуев мне хочется больше, − всхлипнув, я припадаю к сухим устам. Обнимаю его за шею, не сдерживая больше рыданий, не обращая внимания на то, как он застыл в неверии. Осыпаю лицо любимого быстрыми поцелуями, почти задыхаясь от счастья наконец видеть его, чувствовать, прикасаться. – Ты зачем меня бросил? Не объяснил ничего! Такой дурак. Я же с ума сходила! Переживала о тебе! Босвариец несносный! Вот глупый. Я же люблю тебя, а ты… придушу, точно придушу. Сначала заставлю выздороветь. И жениться. А потом придушу. И пилить буду, всё-всё тебе припомню. На законных основаниях. Как жена.

Где-то в процессе этого слезливого бормотания, меня обхватывают мужские руки, сжимая так сильно, что рёбра начинают трещать.

− Ники, сердце моё, − всё что мне удаётся разобрать перед тем, как мой слегка оживший жених полностью перехватывает инициативу в нашем воссоединительном поцелуе.

Со стоном я размыкаю губы, позволяя ему углубить эту полную отчаянной потребности ласку. Позволяя напиться моим дыханием, моей нежностью, моей любовью.

− Ники, − снова шепчет он, когда находит в себе силы оторваться от моих губ. Гладит волосы, прижимается своим лбом к моему. – Что ты тут делаешь, любовь моя?

− Твой дядя меня привёл. Ты не рад меня видеть? – мои дрожащие пальцы глубже зарываются в его волосы.

− Рад. Я… не надеялся. Ему не следовало.

− Что? – вспыхиваю. Отстраняюсь резко, пронизывая его злым взглядом. Теперь, когда я здесь, сдерживать все те эмоции, которые испытала, узнав, что он просто сдался в борьбе за свою жизнь и за наше общее будущее, мне больше не удаётся. Я готова рвать и метать. – Не следовало?! Азим Босвари, посмотри мне в глаза и скажи прямо. Ты меня бросаешь?! После того как украл моё сердце, просто берешь и отказываешься от меня?

Он поднимает руку, гладя костяшками пальцев мою щёку. Улыбается грустно.

− Я обещал тебе, что исчезну из твоей жизни, если по истечении недели ты не захочешь быть со мной. После всего случившегося… разве я не оттолкнул тебя окончательно?

− Чем оттолкнул? – прищуриваюсь. − Ложными обвинениями в твой адрес? Всем этим спектаклем с арестом и твоим побегом? Нет. Я очень быстро поняла, что всё это обман. Твоим молчанием и полной неизвестностью, в которой я пребывала много дней, умирая от беспокойства о тебе? Тоже нет. Но за это я на тебя определённо зла. Как и за то, что ты вдруг решил умереть, вместо того, чтобы бороться. Чтобы ты знал, я категорически против. У тебя передо мной ещё невыполненные обязательства остались.

И я демонстративно машу перед ним своим обраслеченным запястьем.

− Ты должен мне обещанную долгую и счастливую совместную жизнь, – мой взгляд становится требовательным.

− Почему, Ники? – теперь Азим обхватывает ладонями моё лицо, вглядывается в глаза. – Ты действительно хочешь видеть меня своим