Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же до философов и ученых, priscae sapientiae dictatores[716] [этих диктаторов древней учености], этих суперинтендантов остроумия и образованности, этих людей, превосходящих всех себе подобных, образцов утонченности, любимцев Муз, о коих я уже в общих чертах говорил, тех,
mentemque habere queis bonam
Et esse corculis datum est[717]{616}
[кому дарован ясный ум
И постиженье быстрое],
то и эти проницательные, искусные и столь всеми почитаемые софисты так же сильно нуждались в чемерице, как и все прочие[718]. O medici mediam pertundite venam[719]. [О лекари! вскройте среднюю вену!] Прочтите Лукианова «Пискатора»{617} и скажите тогда, насколько он их почитал, или еще «Трактат о тщеславии ученостью» Агриппы{618}; да что там, прочитайте их собственные труды с их нелепыми утверждениями и чудовищными парадоксами, et risum teneatis amici? [Кто бы, по-вашему, мог, поглядев, удержаться от смеха]?{619} Вы убедитесь тогда в справедливости слов Аристотеля о том, что nullum magnum ingenium sine mixtura dementiae{620} [ни один великий ум не обходится без некоторой примеси безумия], и даже у таких людей, как и у всех прочих, есть какая-нибудь блажь; вы непременно обнаружите у них какую-нибудь странную причуду, какую-нибудь дурь, высокомерие, напыщенность, самовлюбленность, манерность стиля и пр., которые, подобно бросающейся в глаза нити в неровно вытканной ткани, постоянно дают себя знать в их сочинениях. Так что те, кто учит нас мудрости, терпимости и смирению, сами сущие глупцы, легкомысленные и неудовлетворенные. «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания — умножает скорбь»[720]. Мне нет нужды ссылаться на автора сих слов. Те, кто осмеивает и презирает других и осуждает безумие мира сего, сами заслуживают порицания, они так же суетны и так же не ограждены от насмешек, как и любой другой. Демокрит, постоянно трунивший над безумием[721], и сам бывал смешон; брехливый Менипп, глумящийся Лукиан, сатирики Луцилий{621}, Петроний, Варрон, Персий и прочие могут быть подвержены осуждению вместе со всеми остальными; Loripedem rectus derideat, Aethiopem albus [Пусть статный человек смеется над горбатым, а белый — над эфиопом{622}]. Бэйл{623}, Эразм, Хоспин{624}, Вив, Кемнииум{625} разрушали, подобно могучему океану, все obs и sols [запреты и разрешения] схоластического богословия. Кто-то назвал его лабиринтом запутанных вопросов[722], бесполезных словопрений и incredibilem delirationem [невероятного скудоумия{626}]. Но если схоластическое богословие, если subtilis Scotus, lima veritatis, Occam irrefragabilis, cujus ingenium vetera omnia ingenia subvertit[723] [хранитель истины — искусный Скотт{627}, неукротимый Оккам{628}, опровергавший всех древних, если Бэконторп{629}, сей доктор непоколебимости, а также Corculum Theologiae [самый проницательный ум теологии] — Св. Фома{630} и даже Небесный Наставник, cui dictavit angelus[724] [которому диктовал ангел{631}], подвергались такому осуждению, что же тогда говорить о гуманитарной науке? Ars stulta [дурацкое искусство], что оно способно сказать в свою защиту? что могут его последователи сказать в свое оправдание? Чрезмерная образованность, cere-diminuit-brum[725], сокрушила их рассудок и пустила в нем такие корни, что tribus Anticyris caput insanabile [их не исцелить и всем трем Антикирам{632}], даже чемерица и та не пойдет им на пользу, как и знаменитый фонарь Эпиктета[726]: ведь любой человек, воспользовавшийся этим фонарем, должен был бы стать таким же мудрым, как сей философ. Но тут ничто не поможет: риторы in ostentationem loquacitatis multa agitant{633}, по своей склонности к краснобайству будут много говорить, но все без толку; ораторы способны внушать другим людям все, что им угодно, quo volunt, unde volunt [куда тем следует итти и откуда], возбудить их или успокоить, но не способны привести в порядок свои собственные мозги. Что сказано на сей счет у Туллия? Malo indisertam prudentiam quam loquacem stultitiam [Я предпочитаю коряво выраженное благоразумие красноречивой глупости{634}], и, как вторит ему Сенека[727], слово мудреца не должно быть велеречивым или будоражащим; не лучшего мнения о большинстве из них придерживался и Фабий[728]{635}; шла ли речь об их даре слова, телодвижениях, жестах, он считал их спятившими, insanos declamatores [безумными краснобаями]; таково же было и мнение Григория{636}: Non mihi sapit qui sermone, sed qui factis sapit. [Я сужу о мудрости не по речам, а по поступкам.] Хороший оратор — даже в лучшем случае отступник, злонамеренный человек, bonus orator pessimus vir, он торгует своим языком, это не более чем голос, как сказано у него о соловье[729], dat sine mente sonum [Голос влагает в уста — только звук пустой без значенья{637}], оратор — это человек, не знающий меры, лжец, льстец, прихлебатель и, как внушал Аммиан Марцелин, продажный мошенник, человек, причиняющий своими красивыми речами больше зла, нежели тот, кто подкупает деньгами[730], ибо человеку легче избежать того, кто совращает вас с помощью денег, нежели того, кто обольщает вас красивыми речами; вот почему Сократ питал к ним такое отвращение