Из глубин памяти выплыло полузабытое: зеленая «копейка» куратора, пустырь, свора собак, гонящая жертву по открытому заснеженному пространству…

Что ж, он готов ко всему. А последний разговор с куратором лишь добавит его готовности.

Через день после сообщения по телевизору его выдернули к оперативнику корпуса. Несколько ни к чему не обязывающих вопросов, заполнение каких-то бумажек…

– Смотрел позавчера телевизор? – поинтересовался опер.

– Ну, смотрел, – спокойно ответил Солоник.

– И что скажешь?

– Да ничего.

– А ты понимаешь, чем тебе это грозит?

– Вы что, вызвали меня для того, чтобы об этом сообщить?

– Ну зачем же так… Чтобы предложить тебе помощь.

– Насколько я понял, вы должны прежде всего обеспечить мою безопасность, – заметил подследственный.

– Естественно, – пряча змеиную улыбку, согласился мент. – Но одно дело безопасность формальная, а другое – настоящая. Вы ведь сами понимаете, кто здесь истинный хозяин…

Несомненно, оперативник осторожно «пробивал» его с подачи блатных. Ни для кого не секрет, что большая часть тюремной администрации кормится из «общака», и потому вопросы о «безопасности» не могут не настораживать.

– От судьбы не уйдешь, – вздохнул Саша. – Ладно, что там еще?..

Вернувшись в камеру, Солоник немного погрустнел. Он знал: их, посланцев «истинных хозяев», можно ожидать со дня на день, с минуты на минуту.

Впрочем, он знал и другое: любой минус при грамотном подходе к вопросу можно поменять на плюс – так негатив при печати фотоснимков становится позитивом. И уж если о нем пишут газеты, если его показывают по телевизору…

Кто сказал, что это минус?

Кто сказал, что за этим последует приговор?

Они зашли на «хату» после того, как в камере погас яркий желтый свет и объявили отбой. Их было двое: огромные шкафы с явно уголовными лицами. Типичные бывшие спортсмены, а ныне рэкетсмены, обслуживающие своей интеллектуальной отмороженностью элиту криминалитета.

Драться глупо и бессмысленно: пустая потеря сил. Кричать – тем более: неспроста ведь дверь оказалась незапертой…

– Ну, давай, собирайся, – процедил один из атлетов, – на стрелку тебя зовут…

Обитатель камеры подчеркнуто неторопливо поднялся, натянул кроссовки, отхлебнул давно остывшего чая. Главное – не суетиться, держать себя с достоинством. Пусть «шестерки» видят это; другого сейчас вроде бы и не дано…

В ярко освещенном, пустынном коридоре ни одного «рекса». Что ж, все правильно, на воле закон ментовской, «за решками, за заборами» – воровской. А ночью тюрьма принадлежит блатным; даже бывший спецкорпус некогда всесильного КГБ.

Миновали коридор, спустились на один этаж, прошли его почти весь до конца и остановились перед металлической дверью «хаты». Один из атлетов, осторожно обогнув Сашу, приоткрыл дверь:

– Проходи.

Солоник шагнул вовнутрь. В тусклом свете он различил фигуры двух человек – молодого, с перебитым носом и сонным выражением лица, и второго – постарше, с залысинами и набрякшими мешками под маленькими, глубоко посаженными глазками.

– Проходи, братан, – кивнул обладатель перебитого носа, – проходи, присаживайся…

Гадать не приходилось: это были воры в законе – те самые «истинные хозяева» тюрьмы, о которых и намекал ему режимный опер.

Саша послушно опустился на шконку.

– Ну, как тебе тут? – продолжал молодой, сонно глядя на вошедшего.

– Нормально, – обтекаемо ответил Солоник.

– Может, жалобы есть? Может быть, не устраивает что? Ты не менжуйся, говори, у нас тут не ГУИН и не прокуратура.

– Да нет, нормально все.

– Может, претензии к кому имеешь?

– Не имею.

– Зато к тебе имеют, – неожиданно вступил в разговор его напарник, и огромные мешки под его глазами, казалось, набухли еще больше. – Параша о тебе по Москве давно уже пошла. И пишут, и говорят о тебе много всякого. Да и ты вроде мусорам во всем признался. Правильно я говорю или что путаю?

Солоник кивнул.

– Правильно.

– Вот видишь, – голос возрастного законника звучал глухо и даже печально. – Значит, крови на тебе много. Людей зазря валил, и каких людей…

– По беспределу, получается, валил, – вставил молодой обитатель «хаты». – И мусора тебя на пленочку снимали, и сам ты признание подписал, груз на себя взвалил…

– А ты что, сам эту пленку видел? – удивился Саша.

– Видел, не видел… Это, брат, не твоя забота. Тут мы вопросы задаем.

– А если навесили на меня? А если прессанули? – это был пробный шар: как среагируете?

– Ну, допустим, после прессовки протокол подписал. Но ведь не в голову тебя ранило, чтобы столько на себя брать!

– От ментов, что я на рынке завалил, мне все одно не отвертеться. Свидетели, вещдоки, экспертиза. А это – конкретная «вышка». И тянуть с ней не стали бы. А так, если других на себя навесить, можно было бы пару лет протянуть. А там, гляди, смертную казнь отменят, что-нибудь да получится…

Законник с перебитым носом выразительно взглянул на соседа по «хате».

– Смотри-ка, как складно выходит… Хитро, а?

Тот согласно кивнул.

– Хитро, хитро… Пожалуй, даже слишком хитро. – Он обернулся к киллеру. – И что дальше думаешь?

– Сейчас другие за меня думают.

– Тоже верно. Но жить-то хочется?

– Кому не хочется? Только кто меня об этом теперь спрашивать будет?

Тускло и холодно светила лампочка под потолком, и слова, скатываясь неторопливыми каплями, казалось, мгновенно леденели.

– Значит, хочешь… – пожевав губами, произнес пожилой. – Тоже правильно… А кенты наши, выходит, не хотели? Что тебе лично Калина такого сделал? Молчишь? Ты ведь его завалил?

– Вы мне все равно не верите, – угрюмо процедил Солоник.

– А ты честно расскажи обо всем. Облегчи душу, хоть на тот свет пойдешь со спокойной совестью… Тебе все равно не жить.

– И что я должен сказать?

– Сперва честно назови всех, кого валил, – насупился молодой.

– Ну хорошо, – Саша положил руки на колени, – всех, кого мне шьют, я и вальнул. До единого.

– По списку, что ли? И кто этот список тебе подсунул?

– По алфавиту…

– Ты что, б…ь, еще не понял, кто перед тобой? Не понял, что на правилку позвали?! – взорвался пожилой, приподнимаясь из-за стола.

Солоник поджал губы.

– Я догадливый.