— Я прошла много дорог, чтобы быть там, где я сейчас. Там, в источнике, я видела саму смерть. Я видела женщин, прядущих судьбы всех людей, твою и мою. Я не знаю правды, Фрейдис. Колдуны верят, что могут достичь абсолютного знания, глядя в пламя и повторяя свои ритуалы. Возможно, это неправда. Есть только истории, рассказанные богами, и есть те, кто может осмелиться рассказывать эту историю.

— Вы смелая женщина, госпожа.

— Я трусиха, но я всегда сражаюсь с тем, что наводит на меня страх.

Фрейдис услышала на холме голос — долгий, холодный звук, вой волка. Она поежилась.

— Что? — спросила Стилиана.

— Вы не слышали вой волка?

— Нет.

— Тогда это он. Пошли.

Фрейдис запрятала руны поглубже. Ее ноги замерзли, а плащ показался намного тяжелее, чем был.

Она услышала в долине топот лошадиных копыт по сухой земле.

— Норманны?

— Должно быть. Тихо.

Они замерли в ожидании. Их конь, казалось, дышал громко, как кузнечные меха. Лошади проскакали в тумане мимо них, и топот копыт исчез в сыром воздухе.

— На нас охотятся?

— Тут на всех охотятся, — ответила Стилиана. — Главное, являемся ли мы для них основной добычей или воробьями, попавшими в силки для дичи.

Фрейдис сейчас боялась гораздо сильнее, чем когда впервые обнаружила Луиса. Это была детская боязнь темноты, боязнь лесной чащи, которая остается черной и холодной даже в летний зной, это боязнь ночных звуков, когда знаешь, что отец уехал в поход, но рассказанные им истории о ползучих монстрах и отвратительных болотных ведьмах все еще звучат в голове. Об этом она не думала. Страх был неотъемлемой частью жизни воина, как дождь и вши. Он не мог прекратить войну, только добавить неудобства.

Когда туман стал очень густым, они сели, а позже, как только смогли видеть дорогу на несколько шагов вперед, двинулись в путь. Конь дышал тяжело, хотя Стилиана была самым легким седоком, какого только можно найти. Место для стоянки отыскалось с трудом — вокруг не было сухих мест, но вот с проклятиями костер все-таки разгорелся и пламя охватило найденные Фрейдис дрова. Через день-два пути они обнаружили следы лошадей и собак. Они пошли по следам, пока не оказались на равнине, где следы разделились. Следы лошадей повернули на север от основной части равнины, простиравшейся на восток.

— Мы сможем найти волка? — спросила Стилиана.

— Он на севере. Мы идем правильно.

— Откуда ты знаешь?

— Страх усиливается с каждым шагом.

— Хорошо. Тогда вперед.

Тола, привязанная к лошади веревкой, шла, спотыкаясь. Туман поднялся, и норманны стали идти быстрее.

Только ее вывернутая лодыжка замедляла их передвижение. Сначала они пытались бить ее, чтобы заставить идти быстрее, но когда поняли, что пользы от этого мало, забросили девушку на лошадь. Это было едва ли не хуже, чем идти пешком, — ее трясло, когда лошадь переходила на рысь, и было очень тяжело удержаться в высоком седле со связанными руками. Мужчины пока еще не приставали к ней, хотя и обсуждали часто, как будут насиловать ее. Ей не нужно было знать норманнский язык, чтобы понять, о чем они говорят. Их взгляды задерживались на ней, они делали странные движения языком и хватались за пах. Но это был только ритуал, чтобы убедить себя, что все хорошо, что старое господство меча и члена все еще существует. Они боялись ее и не смели прикоснуться. Она ощущала в них старый страх, страх темной лесной чащи, болот и диких мест, страх того, что появляется на грани сна и бодрствования.

Они решили, что она ведьма, — точно так же думали Стилиана и Луис. В голову пришла сумасшедшая мысль, что все это — пожары, убийства, уничтожение всего, что она ценила, — делается для нее. Возможно, Бог наказывает ее за то, что она не смогла подавить свою магию, не сумела заглушить способность чувствовать. Стоит ей на миг сосредоточиться, как эта способность просыпается в ней и она может уловить страх ребенка в соседней долине, бесполезную любовь отца, призывавшую его защитить свое дитя от многочисленных врагов.

Проклята Богом. Она не понимала слов, которые произносили норманны, тыча в нее пальцем, но понимала их настроение так ясно, словно выросла в их далекой стране за морем.

Они везли ее через долины тем же путем, каким она пришла сюда. Ее башмаки развалились на части, ноги ничего не чувствовали от холода и сырости, веревка разодрала руки в кровь, одежда, пропитанная потом, прилипла к телу.

День был ясный и солнечный, хороший день для работы — так сказала бы ее мама; прохладно, но солнечно — то, что надо для трудящегося человека, а бездельнику всегда холодно.

Норманнов было пятеро, и их обуревал страх. В холмах возникло движение, вдалеке показалась цепочка людей — некоторое время они рассматривали их, а затем исчезли из виду. Ее народ. Организовывают сопротивление.

Может, кто-нибудь из лордов с северных земель наконец решился встретиться лицом к лицу с завоевателями? Моркар? Или он мертв? Кто-то говорил ей об этом.

Она почувствовала вдруг другие силы — головокружительный, восторженный гул рун. Где же они? Где-то на вершине холма, наблюдают за ней.

Ночью, уже в лагере, ей показалось, что она видит в пламени огня танцующие руны. Стилиана? Нет, она не вернется для того, чтобы ее принесли в жертву.

Тола попыталась предупредить норманнов. Они не поверили ей, а один даже ударил. Они думали, что она пытается сделать так, чтобы их поймали.

На следующий день опять опустился туман, хотя в этот раз он был не таким густым. Норманны выдвинулись в путь рано, но к середине утра переругались.

Наверное, они пошли не в ту сторону и теперь хотели вернуться по своим следам обратно. Вдалеке послышался шум, однообразный звук, словно чье-то дыхание, нет, даже не дыхание, а что-то, что навеяло мысль о море, которое она никогда не видела, — широкое, серое, безжизненное, как пруд, но во много раз больше.

Один из норманнов, крупный мужчина, стянул ее с лошади и достал нож. Он что-то говорил ей, но она не понимала слов. Видимо, он просил прекратить что-то. Да, прекратить.

— Я тут ни при чем, — оправдывалась она.

Она услышала, как где-то далеко, в холмах, разносится вой, словно гудит, разматываясь, спираль. Норманны услышали его тоже. Это был не тот звук, какой она слышала в глубине своего сознания, это был настоящий вой. Кони забеспокоились. Невысокий норманн подошел к своему большому товарищу и удержал руку, сжимающую кинжал.

— Оставь ее, — сказал он.

Они забросили Толу обратно на лошадь, и отряд отправился дальше. Опять вспыхнула ссора. Два норманна настаивали на том, чтобы двигаться в обратную сторону, вниз к долине, а трое — вверх, к холмам. Туман начал сгущаться.