Он запрыгнул на откос над входом в пещеру. Здесь лежало еще больше тел, и одно из них пахло волком. На шее мертвеца висел камень. Вот теперь он точно узнал его. Для чего этот камень?

Не для еды. Тогда для чего? Он не мог вспомнить. Да и не важно. Он потащил тело вниз по склону, занес его в пещеру и положил рядом с первым, которое уже начал есть.

Какая же зима ждет его здесь, рядом с гниющим мясом, в пещере, защищенной от ветра и мороза!

Он принюхался. Недалеко находились чужие, враждебно настроенные люди, он чуял, как они нервничают, чуял в легком ветерке их агрессию. Обнаружат ли они его логово? Он должен выследить их. Не спускать с них глаз, а затем, если понадобится, убить. Это теперь его территория, и он не потерпит незваных гостей.

Еще раз вой разорвал темень в его сознании, и он увидел перед собой руну, вращающуюся и извивающуюся в воздухе. Звук манил, зачаровывал его. Он должен идти к нему. Он помчался по высокому холму на звук руны, к запаху воинов и лошадей.

Фрейдис держала Стилиану в объятиях. В костре, разведенном в поле у подножия холма, трещали сучья, и искры взлетали в небо. Языки пламени, глянцевые, насыщенного цвета, больше походили на драгоценные камни великой церкви Святой Софии, чем на обычный огонь. Руны открыли ей способность видеть. Она хотела использовать их, чтобы согреть Стилиану, но госпожа не позволила это сделать.

Прошло много времени со дня их бегства из Йорка на украденном коне, когда они воспользовались как прикрытием шумным появлением Гилфы и норманнов. Они бежали на север. Стилиана, едва придя в себя после потери сознания, сказала, что им предстоит встреча с судьбой. Что они должны встретиться с ней, когда минует опасность. Что время пришло.

— Чем больше ты используешь их, тем в большую зависимость попадаешь, тем больше они растут в тебе. У тебя нет моей подготовки, ты ничего не принесла в жертву, чтобы контролировать их. Если ты хочешь отказаться от рун в мою пользу, то должна не думать о них. Отодвинь их в самый темный угол своего сознания.

Фрейдис перемешала угли костра. Она постаралась сделать его как можно больше. Туман опустился и стал им укрытием, но она знала, что погода здесь меняется очень быстро, может налететь ветер, и тогда они станут видны как на ладони.

— Вы что-то взяли из источника. аже полумертвая, все равно успели схватить что-то рукой.

Стилиана вынула из-под плаща камень размером с глаз, цвета спекшейся крови, но в его глубин «вспыхивали искры.

— Что это?

— Руна.

— Тогда используйте ее, чтобы мы согрелись.

— Эта руна предназначается для другого.

— Для чего же?

— Она является сплетением себя самой и сплетает все вокруг. Ее дал мне бог.

Фрейдис уже повидала много чудес, поэтому камень-руну восприняла без удивления.

— Мы не можем проиграть, если боги на нашей стороне, — сказала она.

Послышалось дыхание лошади. Она уже поела. Вода не являлась проблемой, ее было много — она стекала с камней, питая траву и превращаясь в ручьи, спрятанные под ледяным покровом.

— Как мы узнаем, куда идти, если не использовать руны?

— Подумай, в какой стороне страх, — ответила Стилиана. — Туда мы и пойдем.

— Кажется, что на север идти труднее. Холмы там круче, чем все остальные, и ноги гудят.

— Ты боишься идти на север?

— Я боюсь не исполнить свой долг по отношению к вам.

— Исполнишь, Фрейдис, не бойся.

— Я должна умереть, чтобы вернуть вам руны?

— Не знаю. Я утратила руны, но все еще жива. Хотя сейчас я могу умереть. Да, так или иначе, но скоро, а может, через много лет ты умрешь тоже. Без рун ты начнешь стариться.

— Если я умру с мечом в руке, я попаду к Фрейе, буду пировать и участвовать в сражениях за эту великую госпожу.

— Ты будешь ее самой лучшей служанкой.

— Но не она будет моей самой лучшей госпожой. Самая лучшая — здесь, рядом со мной.

— Ты утешила меня, — сказала Стилиана. — Ты такая же яростная, как любой мужчина, но не чувствуешь себя такой же ничтожной. Ты увидела благодаря рунам, как воины пытаются принизить себя, ограничить, чтобы оставаться чем-то простым — мужчиной с топором, который ничего не боится и которого любят его родные. Ученые мужи и жрецы Константинополя не лучше.

— Женщины более свободные существа, — сказала Фрейдис. — Наши жизни ограничены условностями и обычаями, но друг с другом мы свободны и можем быть многим. Мужчина же пытается быть малым, показать себя честным, умным и грубым, хотя есть и такие, кто нежен и заботлив, кто закаляет силу смирением.

— Но их мало, — заметила Стилиана. — И мир таких мужчин не вознаграждает.

— Норманны похожи на них? А Луис?

— Нет. Он старается быть таким же, как и многие. Старается быть ничем. Любовь уничтожила его, и он лежит, словно поверженный в бою воин, с вывалившимися внутренностями, ждущий друга или врага, — лишь бы его прикончили. Но никто не хочет его убивать. Он должен сделать это сам. А мы должны остановить его. Ему нужно жить, ведь если он умрет, то умрет окончательно и история закончится.

— Какая история?

— Какую рассказывают мне, какую рассказывают тебе.

— Я не понимаю вас, госпожа.

— Ты — воин, Фрейдис, ты не должна понимать, ты должна действовать.

— Я рада этому.

Они лежали, согревая друг друга, до самого утра. Туман стал прозрачнее, но не исчез. Впереди проступили очертания холмов, появились, словно привидения, кусты, чтобы опять исчезнуть в налетевшей дымке.

— Мне страшно здесь, — сказала Фрейдис. — Не хочется идти дальше.

Конь стоял, перебирая копытами, и Фрейдис, подойдя к нему, погладила его по морде.

— Тогда нам туда, — промолвила Стилиана. — Этот ученый муж — точка, вокруг которой все происходит. Если мы найдем его, то сможем переиграть судьбу.

— А что, если ваша судьба — умереть?

— История разрушена. Ее финал можно переписать. Я уверена в этом.

— Мой народ верит, что нашу судьбу изменть нельзя.

— В это и должен верить воин. Вера придает мужества. Если тебе суждено умереть сегодня, значит, ты умрешь сегодня. Но судьбу нужно изменить. Мы видели богов в источнике Мимира в Константинополе. Я отдала им брата. Волк отдал жену. Наши судьбы изменились.

— Откуда вы знаете?

Стилиана улыбнулась.

— А я и не знаю. Просто не могу представить себе, чтобы девочке, рожденной в трущобах за городской стеной, суждено стать бессмертной.

— Значит, то, во что вы верите и во что не верите, все это есть в большом мире, госпожа?