Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Каком?
– Передай ей вот это. – Он вынимает из внутреннего кармана льняного пиджака белый запечатанный конверт и вручает Амалии. Та берет – на конверте написано «Бьянке» красивым мужским почерком.
– Зачем мне ей это передавать? Она ведь уже сказала, что ничего не желает знать. Она не хочет менять свое прошлое… и поверь, ей было очень больно сделать этот выбор. Ей было непросто, и конечно, она очень страдала.
Амалия смотрит одновременно вопросительно и понимающе.
– Пожалуйста, Амалия. Я не хочу нарушать ее спокойствия, поверь мне. Но здесь, – он указывает на конверт, – есть что-то, что сделает ее счастливой, я уверен.
– А ты-то что знаешь о ее счастье?
– Не хочу показаться излишне дерзким, но в этом случае – знаю, уж поверь.
Дэвид пристально смотрит в лицо женщины, надеясь разглядеть там хоть искру одобрения.
– Позволь мне хоть что-то для нее сделать. Пусть она не хочет принимать меня как отца. Но я все равно хочу попытаться сделать ее счастливой, хоть и издалека.
Он не может смириться с мыслью о том, что за несколько секунд нашел и снова потерял свою дочь. С того самого дня, как узнал, что он отец, он не может успокоиться и все думает о том, что это его вина и он не проявил должной настойчивости тридцать шесть лет назад. Дэвид уже потерял женщину, которая могла бы стать любовью всей его жизни, и теперь не хочет потерять плод этой любви. Поэтому он решил: пришла пора действовать – возможно, судьба дает ему последний шанс на близкие отношения с кем-то, и он этот шанс не упустит.
Амалия чуть склоняет голову, вертя письмо в руках, разглядывает его, пытаясь угадать, что в конверте.
– На этот раз ты не можешь мне отказать, Амалия, – продолжает Дэвид с еще большей решимостью. Он кладет руку ей на плечо. – Ведь и ты знаешь, что я это заслужил. Представь, что это своего рода компенсация за то, что ты так долго скрывала от меня такую важную тайну.
Он умоляюще смотрит на нее, пытаясь убедить. А умолять совсем не входит в его правила.
Амалия сглатывает, снова внимательно изучает конверт – и вдруг ей становится абсолютно все равно, что внутри. «Мы во власти судьбы, которую выбрали сами и которая выбрала нас», – повторяет она про себя. Затем смотрит на Дэвида, вложив в свой взгляд все понимание, на которое способна по отношению к человеку, решившему броситься в омут с головой, а не оставаться в тени.
– Если для тебя это так важно, я его передам. – Однажды она уже лишила его возможности быть счастливым, больше этого не повторится.
– Пообещай, что отдашь его до вечера, – настаивает Дэвид. – Это очень важно.
Амалия не задает больше вопросов, лишь кивает.
– Хорошо. Я сейчас же иду домой – она там.
– Спасибо, спасибо тебе!
– Я делаю это только ради нее, Дэвид.
– Нет, Амалия, ты ошибаешься… Ты делаешь это и для себя. – Он улыбается ей. – Для нас.
Дэвид
Дорогая Бьянка,
знаю, я не должен тебе писать. Мне следовало бы держаться от тебя подальше, как ты хотела. Уважать твое решение. Так я и поступлю. Но поскольку ты не дала мне возможности объясниться, поговорить с тобой, рассказать, как все было на самом деле, я решил нарушить правила твоей игры. Чтобы сказать тебе всего одну вещь – самую важную на свете.
Я любил твою мать, хотя и понял это слишком поздно, когда она уже уехала с острова. Любил так, как влюбляются в молодости в прекрасную душу, быстро, со всей возможной искренностью, не раздумывая. Не думая о том, что это может закончиться.
Когда мы познакомились, может быть, мы были лишь невинными детьми, но если то, что связывало нас, была не любовь, тогда я и вовсе не знаю, что это было… Я понял это тем утром, в конце августа 1978-го, когда почувствовал, что умру, если ее не будет рядом со мной. Я искал ее повсюду: в доме, где мы жили с другими ребятами, – почти все они были хиппи, как и мы, – на пляже, в сосновой рощице, куда она часто уходила писа́ть. Но она пропала бесследно. Как безумный, я сел за руль своего «Фольксвагена» и отправился в Лас Далиас, на рынок, где Амалия и Жером продавали самодельные скульптуры и браслеты. Это Амалия все мне рассказала: «Сара уехала с острова и больше никогда не вернется». Я не мог поверить в эти слова, их смысл не укладывался у меня в голове. Почему она сбежала, даже не попрощавшись?
Я уговаривал Амалию дать мне ее адрес или номер телефона – хоть что-нибудь, чтобы ее найти. «Я люблю ее и не хочу терять», – повторял я умоляюще. Но Амалия продолжала отказывать всякий раз, как я к ней приходил, без объяснения причин. До тех пор пока однажды не сказала: «Оставь ее в покое, Дэвид. Сара решила жить в Италии. Смирись с этим. Все кончено. Так будет лучше для вас обоих, поверь мне».
Я не мог в это поверить, не мог принять – ее зеленые глаза, которые заволокли слезы, говорили об обратном. Но тогда я был слишком робким и неуклюжим, чтобы понять, что́ скрывается за этим молчанием. Я и представить себе не мог, что Сара была беременна и скоро должна была выйти за другого мужчину, который заменил бы тебе отца.
Итак, я вернулся домой с разбитым сердцем, смирившись с тем, что навсегда утратил любовь всей моей жизни и даже не сказал ей о том, как люблю ее.
С того дня я стал сам не свой. Во мне словно что-то сломалось: лишь с твоей матерью я чувствовал гармонию со вселенной. И я стал другим – холодным, избегающим привязанностей, с одной лишь страстью – бизнесом. В общем, таким, каким ты меня узнала – слишком циничным, чтобы к кому-то привязаться.
И вдруг появилась ты. И хотя ты отвергла меня, мое сердце снова забилось. Я снова начал чувствовать. И даже если ты и не пускаешь меня в свою жизнь, я это понимаю, Бьянка, и хоть мне и больно, приму любое твое решение. Надеюсь только, что ты счастлива.
С любовью,
– Все так и было? – Бьянка отрывается от письма и смотрит на Амалию – ее зеленые глаза поблескивают в теплом свете лампы.
– Да, родная, так и было. – Амалия поправляет шерстяную шаль. Они сидят на скамейке, на веранде; воздух в этот октябрьский вечер пронизывает холодом. – Знаю, было бы удобнее в это не верить, но все было так, как написал Дэвид.
Бьянка кладет лист бумаги на стол и, чтобы его не унес ветер, прижимает одним из цветных камушков, разбросанных по всему дому. Она в замешательстве, чувствует, как желудок переполняют мириады противоречивых эмоций. Ей хотелось бы узнать побольше – даже ценой новой боли. Она ведь уже приехала сюда, и нужно идти до конца, узнать истинные причины этой тайны, хранившейся долгие тридцать шесть лет.
Впервые они затрагивают эту тему – с того дня в Порт-Сан-Мигеле они об этом не заговаривали. Теперь кажется, что это было так давно. Это Бьянка возвела вокруг этой истории стену молчания, а Амалия даже не пыталась ее преодолеть. Но теперь, когда почти полночь и небо усыпанно звездами, Бьянка хочет знать правду. Глаза у нее широко раскрыты, полны любопытства и страха, искренности и храбрости.
