Вместе с тем думается, что провокация Запада по внедрению «перестройки» и «реформ» в советское общество была лишь одним из специальных организационных направлений ведения «холодной войны» с СССР. Венцом ее, поражением Советского Союза стал девяносто первый год — август в Москве и декабрь в Белоруссии. Цель запада в «холодной войне» была очевидна (ее знали и чувствовали руководители ГКЧП) — растоптать КПСС, разгромить силовые министерства и в конечном итоге ликвидировать могучую державу.

Цель была достигнута. Развалился Союз, теперь разваливается Россия, деградирует общество. За политической трескотней о перестройке, о реформах, о модернизации, о правах человека, как-то ненароком, незаметно потеряли самое главное — простого, рядового человека, и что не менее опасно — сегодня огромными темпами происходит нравственное и моральное разложение общества, и особенно оно катастрофично и, пожалуй, необратимо во всех властных структурах сверху донизу.

Задача задач государства — спасать молодежь.

У самого Виталия Михайловича судьба сложилась непросто.

После тревожной ночи, когда решалась судьба Белого дома, ГКЧП, противостояния, — всего, словом, — он приехал к себе в здание Московского управления. Рано утром решил провести оперативку.

Неожиданно открылась дверь кабинета и на пороге появился человек с возбужденно поблескивающими глазами — настоящий революционер, в общем; как оказалось потом, это был некто Ривкин, помощник Попова Гавриила Харитоновича, возглавившего Моссовет.

— Вы, Прилуков, можете покинуть этот кабинет, — громко заявил Ривкин.

— С какой стати? Не вы же назначали меня на эту должность.

— Неважно, — напористо произнес Ривкин, — пишите заявление об уходе.

Понятно, что это была не личная инициатива какого-то Ривкина.

Виталий Михайлович ушел из системы: он подал рапорт на имя Председателя КГБ (тогда им уже был Бакатин В. В.) с просьбой об освобождении от занимаемых должностей — заместителя Председателя КГБ СССР, начальника Управления КГБ по Москве и Московской области. Рапорт был принят.

В объяснительной записке Прилуков написал «Учитывая политическую ситуацию в стране и в КГБ, не считаю возможным по морально-этическим соображениям обращаться к новому руководству КГБ с какой-либо личной просьбой по вопросу дальнейшей службы в органах КГБ…».

И этому есть объяснение. В заключении по материалам расследования роли и участия должностных лиц КГБ СССР в событиях 19–21 августа 1991 года в отношении Прилукова указывается, что он «…17 августа был ознакомлен Крючковым В. А. с основным замыслом заговора и начиная с 18 августа осуществлял практические меры по участию в его реализации с использованием сил и средств УКГБ. Принимал личное участие во всех совещаниях у руководства КГБ СССР и в МО СССР…».

Человеком Прилуков был всегда деятельным, подвижным контактным, работать ему бы еще да работать, но срубили его, как птицу на лету, выстрелом в упор.

Он ушел из КГБ. Надо было немного оправиться, подлечиться — и такое понадобилось, — и думать, как жить дальше, чем заняться в этой жизни.

Служить людям, которые способны предать, для которых слово «Родина» — пустое слово, которые незамедлительно протянули руки к государственному добру и начали обогащаться, он вряд ли когда сможет… Это, как говорили в таких случаях молодые люди времен Великой Отечественной войны, «ежу понятно»… Надо было думать, чем заняться дальше, — без денег, без зарплаты и дня не протянуть — зубы придется класть на полку.

Что было еще обидно — из чекистов постарались сделать крайних, спросить с них за все: не с партийных бонз спросить, не с предателей, окопавшихся наверху, а с чекистов. Их во многих случаях заставили отвечать даже за прошлое, за тридцать седьмой год, за Ежова, Ягоду, Фриновского, Берию и других, хотя к прошлому современные чекисты никакого отношения не имели, более того, отцы и деды многих из них пострадали в ту пору.

Мы, когда говорим или пишем ныне о чекистах, обязательно вспоминаем 37-й год и ту тяжелую тень, которая повисает над ними, но мало тех, кто говорит о сегодняшних чекистах восьмидесятых — девяностых годов, которые много сделали для прояснения истины, для разоблачения действительных организаторов репрессий тридцатых годов.

Тяжелыми оказались девяностые годы для чекистов, тем более уже стало хорошо видно, как, куда и с какой скоростью катится страна, управляемая победившими революционерами.

А покатилась она в преисподнюю, не меньше.

Если Шебаршина называют человеком, который не дал разгромить разведку в августе девяносто первого года, то Примаков Евгений Максимович оказался тем человеком, который реализовал желание Шебаршина, сделал разведку самостоятельной, отделенной от органов безопасности структурой, сохранил кадры, дееспособность ее.

У Примакова мы побывали втроем — Прилуков, Черкашин и я. Офис академика Примакова находится в уютном месте, в деловом центре на берегу Москвы-реки, сам хозяин — доброжелательный, ровный, улыбающийся, — был само радушие.

Естественно, в разговоре прежде всего коснулись темы «Быть или не быть?», а точнее — августа девяносто первого года. Примаков подтвердил высказанную версию Прилукова о том, что Крючков сидел на двух стульях, Горбачева и Ельцина, он просто застрял между ними, и ни туда, ни сюда, никак не мог четко определиться.

Было понятно по тону разговора, что эта точка зрения Примакова была выверенная и твердая.

Хотя Примаков находился в команде Горбачева — был председателем Совета Союза в Верховном Совете СССР, Ельцин относился к нему, как считает сам Евгений Максимович, неплохо. Мнение Примакова на тот момент было такое: два лидера, Горбачев и Ельцин, не должны были воевать. На пользу делу это никак не шло.

Горбачев судорожно хватался за власть, обкладывал себя своими людьми. В конце концов, он позвонил и Примакову, сказал, что уж коли Совет безопасности ликвидируется, то он предлагает ему стать советником президента СССР по внешнеэкономическим вопросам.

Предложение было сделано мимоходом, как потом написал Примаков, в телефонную трубку, а не при личной встрече, — такие вопросы по телефону не решаются, и Евгений Максимович ответил Горбачеву с вполне понятной обидой:

— Михаил Сергеевич, мне как-то уже надоело советовать.

Тогда Горбачев сказал, чтобы Примаков соглашался принять должность руководителя разведки.

— На это согласен, — ответил Примаков и повесил трубку.

Но прошли два дня, три, неделя, полторы недели, а к этому вопросу никто не возвращался — ни один человек из тех, кто вел с Примаковым разговор о переходе.

Оказывается, была еще одна кандидатура — Бурбулиса, человека в ту пору очень близкого к Ельцину, и Ельцин рассматривал две фамилии — Примакова и Бурбулиса — буквально в увеличительное стекло.

Кандидатура Примакова победила — видный экономист, академик, популярный журналист, объездил весь мир, известен во многих странах, имеет за рубежом своих поклонников и так далее.