— О чем?

— О Бренде. В подобных ситуациях очень важно время. Ваша дочь мертва уже около пяти дней. Чем раньше мы приступим к сбору информации, тем больше шансов схватить того, кто виноват в постигшем вас горе.

В нормальных обстоятельствах при подобной уловке в мозгу собеседника тут же взревела бы сирена. Ибо каким образом подробности из жизни жертвы случайного наезда способны помочь в розыске бежавшего с места происшествия водителя? Барнаби рассчитывал, что Редж этого не заметит в нынешнем своем, угнетенном состоянии. А еще делал ставку на его чинопочитание.

— Поэтому, если вы в состоянии помочь нам хоть чем-то…

— Все ее очень ценили и уважали…

— Уверен в этом.

— Вы не найдете человека, который сказал бы о ней хоть одно дурное слово.

— Простите, если я снова коснусь того, о чем вас уже спрашивали в участке, — продолжал Барнаби, мысленно давая себе слово, вернувшись, освежить в памяти записи тогдашней беседы. — Сейчас важна любая деталь. Помнится, вы сказали, что она выбежала из дома где-то около семи тридцати.

— Да. Шла передача «Сторожевой пес».

— Бренда что-нибудь сказала, прежде чем уйти?

— Нет, просто убежала.

— Не говорила, что у нее с кем-то встреча?

— Нет.

— Плащ взяла?

— Да нет же! — начиная раздражаться, выкрикнул Редж. — Я же все это уже говорил!

— Понимаю. Простите, мистер Брокли. Вы говорили, что друзей у нее не было. Но может быть, на службе она с кем-нибудь откровенничала?

— Ни с кем особенно. Она со всеми ладила.

Барнаби отнесся к этому с долей недоверия. Никто не бывает хорош со всеми, а особо непривлекательные люди обычно выстраивают линию защиты, целые стратегии, чтобы их не отталкивали. Может, Бренда вечно ворчала или, наоборот, заискивала? Скоро он это выяснит.

— Коллеги преподнесли ей красивую булавку, — сказал Редж. — С ее именем.

— Кто-нибудь звонил ей домой? Письма она получала?

— Вы имеете в виду мужчин?

— Не обязательно, сэр.

— Бренда не встречалась с кем попало.

Барнаби сузил круг, ограничив его знакомыми из Фосетт-Грина, но и это никуда не привело. Бренда Брокли вставала с постели, уезжала на работу, возвращалась, пила чай, гуляла с собакой и укладывалась спать. И все. Такой вот распорядок.

— И еще…

— Да-да, я вас слушаю.

— В общем-то, ничего особенного…

— И все-таки?

— Просто последние несколько дней она была сама не своя.

— В каком смысле?

— Резкая. Нетерпеливая. Прежде она никогда не забывала о вежливости. Мы с матерью всегда на этом настаивали. Вежливость ничего не стоит. И потом… Она стала очень необщительной. Не участвовала в разговорах. Перестала рассказывать, как прошел день. Все в таком роде…

Барнаби, который, к неудовольствию жены, вел себя таким же точно образом почти половину жизни, не знал, что на это ответить. Хотя ему показалось любопытным, что перемены в поведении Бренды по времени совпали с исчезновением Симоны Холлингсворт.

— И теперь нам уж не узнать, что ее тревожило, — упавшим голосом сказал Редж.

На данном этапе продолжать разговор в более жестком тоне, выпытывая конкретные подробности, Барнаби счел нецелесообразным. Возможно, даже непродуктивным. Не исключено, что Айрис окажется более полезной, когда придет в себя.

Барнаби лишь предупредил Реджа, что в самое ближайшее время комнату Бренды придется осмотреть. Так нельзя ли ему заглянуть туда прямо теперь?

— В обычном случае я бы вам точно отказал. — И Редж вскочил, словно радуясь тому, что у него появилась определенная цель. Вышагивая взад-вперед по ковру, он продолжал: — Понимаете, она всегда держит дверь запертой.

— Неужели? — Барнаби был заинтригован. Зачем бы так поступать старой деве с безупречной репутацией, давно вышедшей из возраста, когда на двери вешают записку: «Эй, вы! Не входить!»

— Однако она выбежала в такой спешке, что забыла свою сумочку. — Пока они поднимались по лестнице, Редж горестно признался: — Последние несколько дней мы провели здесь немало времени.

Он боязливо замешкался на пороге, а Барнаби, который предпочел бы остаться в одиночестве, оглядел молчаливую, опустевшую комнату.

Розовый махровый халат на спинке стула. Занавеси и покрывало на постели с одним и тем же убогим узором из лиственных гирлянд и цветов. Радио-будильник. На стенах в рамках картинки из деревенской жизни, до того банально однотипные, что могли бы висеть где угодно. И над кроватью изображение двух бродяжек, мальчика и девочки. Держатся за руки и плачут. Прозрачные стеклянные бусины, изображающие слезы, приклеены к щекам.

Барнаби, который много повидал чего-то подобного, все-таки озадачился. Кем надо быть, чтобы постоянно держать перед глазами рисунок с двумя несчастными детьми?

Он заглянул в шкаф и бегло осмотрел его содержимое. Темных тонов костюмы. Одно-единственное узорчатое платье, оливково-зеленый орнамент на коричневом фоне. Несколько пар начищенных до блеска лодочек, черных и темно-синих, сплошь аккуратно надетых на колодки. Поношенное пальто.

В ящиках туалетного столика — простое хлопковое нижнее белье, плотные колготки телесного цвета. И ни помады, ни духов. Вероятно, Бренда давно осознала всю тщетность попыток с помощью косметики хотя бы приукрасить себя, не говоря уже о том, чтобы преобразить.

Возле узкой односпальной кровати — стеклянная полка на фигурных, выкрашенных в белый цвет металлических консолях. На ней — несколько мягких игрушек и стопка женских романов.

Барнаби бросился в глаза изящный старинный столик-бюро в эрекере. Он приподнял скользящую в пазах выпуклую крышку. Внутри не было ничего, кроме темно-зеленого альбома. Барнаби тут же взял его в руки и раскрыл, вызвав громкий протест Реджа:

— Инспектор, если не возражаете, я думаю, это сугубо личное…

— Именно личное и способно помочь нам больше всего, мистер Брокли.

Барнаби включил небольшую, изогнутую в виде лебединой шеи настольную лампу, повернул розовый абажур, открыл альбом наугад и стал читать.

3 апреля. Сегодня знаменательный день. А. узнал, где я работаю. Я буквально столкнулась с ним, когда выходила. У него было такое выражение лица, чуть виноватое и в то же время взволнованное, что я сразу поняла: наша встреча не простое совпадение.

В общем-то, после этой «случайной» встречи ничего особенного не произошло, за исключением одного: А. настоял на том, чтобы мы непременно пошли вместе на ланч. Мы отправились в «Лотосовый сад» и там очень много смеялись из-за моего неумения есть деревянными палочками. Он стал меня учить, как ими пользоваться. Естественно, «обучение» свелось к тому, что А. держал меня за руки. У него тонкие, но сильные пальцы. Он сжимал мои руки с особой нежностью. Или мне это лишь показалось? А глаза… Глаза его сияли радостью. Думаю, мы оба поняли, что между нами произошло нечто чрезвычайно важное для обоих.