Старший инспектор Барнаби позвонил в дверь коттеджа «Лиственницы». Было половина третьего ночи, но внизу горел свет. Как и Одри, эту часть своей работы Барнаби ненавидел больше всего на свете. Тяжелая в моральном плане, она порой заключала в себе нешуточную опасность. Как и в Древней Греции, вестник горя мог подвергнуться скорой и свирепой расправе. Барнаби слышал о сержанте полиции, которому было поручено сообщить мужу о гибели беременной жены по вине пьяного водителя. В припадке необузданного гнева муж схватил первое, что попалось под руку, — кованые каминные щипцы — и нанес страшный удар. Сержант едва не лишился глаза.

Как только Барнаби позвонил, в окне показалась Шона. Упершись передними лапками в стекло, она не лаяла, только глядела на него молча. Белая, круглая, как алебастровый шар, луна заливала округу холодным серебряным светом. Было полнолуние…

Дверь открыл Редж. Взглянул на обоих. Затем на каждого по отдельности. Лицо его, и без того бледное, приняло сероватый оттенок, и он отошел в сторону, пропуская их в дом.

Айрис, в стеганом нейлоновом халате поверх ночной рубашки, сидела на кушетке, вытянувшись в струнку и устремив пустой взгляд в темный экран телевизора. При появлении Барнаби она быстро встала. В отличие от мужа, который все понял без слов, женщина нетерпеливо спросила:

— У вас есть новости?

— Новости есть, но, боюсь, очень печальные, миссис Брокли. Вечером в аэропорту Хитроу было обнаружено тело…

— Нет!

— Мне очень жаль, но мы уверены, что это ваша дочь.

Повисло молчание. Айрис сложилась вдвое и завыла. Леденящие душу вопли прерывались всхлипами и стонами. Одри попыталась успокоить женщину, но Айрис с силой оттолкнула ее.

Редж остался стоять. Он растерянно оглядывался по сторонам, как будто в комнате должен был отыскаться еще кто-то. Возможно, он искал глазами того, кто сообщит новую информацию, которая полностью опровергнет предыдущую.

— Мне очень жаль, — повторил Барнаби.

— Что… Как это случилось?

— Ее сбила машина.

— Вы уверены? — с трудом выговорил Редж онемевшими губами. — Хочу сказать, это точно Бренда?

— Официальное опознание еще не производили, как вы понимаете.

— Ну вот! — рявкнул Редж. Со своими вытаращенными глазами и тонкими усиками он являл собой злую карикатуру на сержанта, стоящего по стойке смирно перед вверенным ему взводом. — Вы не знаете наверняка, а говорите! Они не знают, Айрис. Это не точно.

— Не знают?!

Это было жутко. Барнаби увидел проблеск надежды на измученном лице женщины и торопливо, чтобы не дать надежде окрепнуть, сказал:

— Это женщина с фотографии, которую вы нам оставили, мистер Брокли. Никакого сомнения.

Айрис стала задыхаться, ее рот раскрывался и закрывался, а губы растянулись в дикой гримасе.

— Думаю, вам стоит вызвать лечащего врача, — посоветовал Барнаби. — Это доктор Дженнингс?

— Нельзя. Он может кому-нибудь рассказать.

— Вашей жене требуется успокоительное. — Старший инспектор не верил своим ушам. — Думаю, и вам оно не помешало бы.

Редж молчал, и тогда Барнаби сам взял телефонную книгу в матерчатом переплете и со второй попытки отыскал нужный номер. Пока он звонил, сержант Брирли предложила приготовить чай, и Айрис нашла в себе силы сделать то, чего требовали правила приличия, и побрела на кухню. Правда, там она остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам, не в силах сообразить, где чайник, не говоря уж про заварку.

Шона, за последнее время успевшая привыкнуть, что все запреты и ограничения сняты, вольготно расположилась в кресле среди подушек, но когда женщины отправились на кухню, понуро потрусила следом за ними.

Едва Барнаби вернул трубку на рычаги, Редж снова принялся спорить:

— Фотографии — дело ненадежное. Для настоящей идентификации вы должны найти человека, который ее хорошо знает. Попытайтесь связаться с мистером Марчбэнксом из ее офиса или с мисс Трэверс из отдела кадров. Они очень ценили Бренду.

К стыду своему, Барнаби почувствовал потихоньку вскипающее внутри раздражение, словно в реакции человека, который отказывается принять гибель собственного ребенка, есть что-то неестественное. Шок по-разному действует на людей, но все они не могут поверить, что случившееся произошло на самом деле. И кто бы не попытался из последних сил спасти свой рушащийся мир? «Что делал бы я сам, случись такое с Калли?» — подумал старший инспектор. И понимал, что он бы этого не перенес.

— Почему бы вам не присесть, мистер Брокли?

— Да, пожалуй.

Редж неуверенными шагами подошел к ближайшему стулу и, прежде чем опуститься на сиденье, как слепой поводил кончиками пальцев по подлокотнику.

— С чего бы это Бренда оказалась в Хитроу? — пробормотал он.

Не в силах ответить, Барнаби осведомился, не хочет ли Редж, чтобы полиция связалась с кем-нибудь из его знакомых.

— Что?

— Может, пригласить к вам кого-нибудь из соседей? Или родственника?

— Зачем?

— Вам и вашей супруге нужна поддержка, сэр.

Молчание.

— И помощь. Практического свойства.

— Мы привыкли жить сами по себе.

Было бы слишком жестоко объяснять ему, что с привычкой к приватности им придется скоро распроститься. Тот факт, что их погибшая дочь жила по соседству с супружеской парой, уже попавшей на первые полосы газет, не ускользнет от внимания желтой прессы. И теперь в любой момент можно ждать появления на узенькой гравиевой дорожке целой толпы репортеров и фотографов. Барнаби задумался, не предупредить ли ему Брокли о неизбежности подобного нашествия. Как-то поделикатнее, что ли… И он вслух предположил, что супруги могли бы денек-другой погостить у друзей. Редж уныло ответил, что никаких друзей у них нет.

Одри привела из кухни Айрис и начала разливать чай, когда в дверь позвонили.

По телефону Барнаби не стал вдаваться в детали, просто сказал доктору, что в семействе Брокли несчастье и необходимо его присутствие. Одри, впустившая доктора Дженнингса, в холле обрисовала ему ситуацию. Глубоко потрясенный, врач сразу же подошел к Айрис и стал ей что-то тихо говорить. В конце концов он убедил женщину подняться в спальню, и затем они с Одри, почти на руках, доставили ее наверх.

Едва они вышли, Барнаби заговорил. Он сделал это из прискорбной необходимости, хотя и знал по опыту, что резкий переход от личной драмы к трезвым, практическим шагам не может не выглядеть жестоким, если не бессердечным.

— Я тут подумал, мистер Брокли…

Редж не реагировал. Он сидел неподвижно, облокотившись на колено и обхватив лоб ладонью, словно пряча глаза от беспощадной реальности.

— …не могли бы вы собраться с силами и ответить на пару вопросов?