– Константин.

– Заткнись! Тихо!

– …

– И теперь слушай меня, – Ющук говорил зло и быстро, – Петьку грохнул Баринов. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но это так.

– Баринов?!

– Баринов!

– Но зачем?..

– Затем, что Петька был единственной картинкой в колоде, все остальные так, шестерки. В России голосуют не за партию, за человека. Он подумал, что Петька после победы решит в самостоятельное плавание уйти. И замочил его. Мы для него – не более чем пешки. Он нас будет оптом в аренду сдавать тем, кто больше заплатит, – всю фракцию.

Я скептически пожал плечами.

– Слушай! – не отставал Ющук. – Время решать. Я тебя сразу заприметил. Кто‑то думает, что главное – деньги. Кто‑то – что главное – сила. Но на деле главное знаешь что?

– Власть?

– Она самая. Власть. Баринова можно на всю жизнь закрыть – на него компры больше, чем на Березу и Ходора, вместе взятых. Только с хохлами…

Засветились фонари, их мечущийся по лесу свет был опасностью.

– Думай… – Ющук оттолкнул меня и исчез в лесу.

Я пошел в другую сторону…

В городе я появился только под утро, это был уже рабочий день. На съемную квартиру не пошел, пошел к Полине. Та только проснулась, увидев меня, ахнула.

– Что произошло?

Я молча прошел в ванную, намылил лицо… руки…

– Куликов погиб…

Полина в ужасе поднесла руки ко рту.

– Кто его?..

– Не знаю. На даче его застрелили… Можешь мне оказать услугу? Ты знаешь, что к чему? Он появлялся в Думе? У него была там любовница? Ты что‑то слышала?

– Ну… да.

– Кто, не знаешь?

– Знаю… Аня Завражная…

– Кто она?

– Журналистка… и модель. Ты не знаешь?

– Нет.

– Она раньше в «Доме‑2» участвовала.

– Что такое «Дом‑2»?

Судя по смущению Полины, я понял, что упустил что‑то важное в жизни. Но я действительно не знал, что такое «Дом‑2». Узнал потом, по Интернету.

– Ладно, неважно. Послушай меня. Ты можешь узнать домашний адрес и телефон этой Завражной?

– В секретариате есть, наверное…

– Тогда узнай. И перезвони мне, номер я тебе сейчас дам. Но не со своего телефона. Попроси у кого‑то, скажи – батарейка села или деньги закончились. Понимаешь?

– Да… ужас какой. За что его?

– На этом уровне, Полин, не убивают «за что». Только «почему»…

Полина уехала на работу – а я вышел в Интернет и узнал, что же такое «Дом‑2». Потом начал собираться.

Аня Завражная, журналистка и модель, жила намного шикарнее, чем могла бы это себе позволить. Дом был не просто в пределах МКАД – а недалеко от центра.

Сидя в машине – я вымыл голову, принял душ, переоделся, благо у Полины хранил часть одежды, – я смотрел на фото Ани Завражной, когда она была еще героиней реалити‑шоу «Дом‑2». Надо сказать, фото впечатляло – большая грудь при совсем еще подростковой фигурке. Родом она была из Железнодорожного и явно мечтала пробиться в жизни.

Пробилась…

Машину я припарковал неподалеку. Опознать меня если и не невозможно – то очень сложно, благодаря мешковатым тактическим штанам, куртке, черным очкам и шапочке, полностью закрывающей волосы.

В адрес я не пошел. И так бы не пошел – но мне сильно не понравилось то, что я увидел, проходя мимо. Поэтому я занял наблюдательную позицию. И заснял на телефон, как выезжает из двора большой белый фургон.

Осмотревшись по сторонам, я понял, что делать дальше. В каком подъезде живет Завражная, я знал, потому что смотрел на двери, там было написано, где какие подъезды. Примерно сообразив, с какой стороны смотреть, я перешел вяло движущуюся дорогу, нашел ход на крышу соседнего здания. Поднялся, достал телефон, поставил на максимальное увеличение и стал смотреть.

Нужное нашел почти сразу. Шторы были задернуты, но весьма небрежно – и я видел, что в нужной мне комнате кто‑то висит в петле…

Здорово. Супер просто.

Номер машины у меня был, но я ее пока пробивать не буду – не дурак. При случае пробью, но через третьи руки и втемную. Фото машины у меня есть. Теперь надо уходить…

Информация к размышлениюРеволюция ценностей

Революция ценностей – революция, которая угрожает нам.

Революция… Если в начале двадцатого века это был священный Грааль для многих интеллектуалов, активистов, активных рабочих, путеводный маяк, позволяющий не сломаться в отнюдь не «травоядном» мире времен первоначального накопления капитала, если в середине двадцатого века это был инструмент реального изменения мира и освобождения от диктатуры и колониальной зависимости, то сейчас революция – это пугало. Прибавочный продукт, производимый экономикой, позволяет сносно существовать значимой части общества, достаточно значимой, чтобы составлять арифметическое большинство. И мы покупаем бронированную дверь в свою квартиру, прячем куда‑нибудь подальше нечто эфемерное под названием «совесть» и говорим – чур, чур меня. Мы просто не хотим больше ничего знать о революции – особенно в России. Все, что мы знаем, что за двадцатый век в России было аж три революции – точнее, две революции и одна попытка. Семнадцатый, девяносто первый и девяносто третий годы. И ни одна из них не закончилась хорошо, и в итоге – мы проиграли двадцатый век.

Вот и все, что мы знаем…

Знание о революциях в основном исчерпывается теорией революции, выдвинутой еще Марксом и Энгельсом, революции вследствие материальных причин. По Марксу причина революции – это эксплуатация рабочих капиталистами, и революция имеет целью овладение средствами производства и устранение этой эксплуатации. В теории все правильно: капиталисты изымают часть прибавочного продукта, созданного рабочими, – и если капиталистов устранить, то рабочим достанется их часть, то есть на каждого рабочего придется больше прибавочного продукта. И вроде все на месте, да что‑то не так.

Марксистская теория революции не объясняет ни череду бархатных революций 1989–1991 годов, ни польскую «Солидарность», когда рабочий профсоюз боролся с социалистическим (то есть рабочим) государством и доборолся до массовой безработицы и краха промышленности, ни наш август 1991 года, ни Майдан, ни «арабские весны»…

Польская «Солидарность» была столь сильна, что раскачала не только свое государство, но и внесла немалый вклад в крах всего Варшавского договора. При этом трудно сказать, за что конкретно боролась «Солидарность». Экономических требований у нее практически не было. Понятие «достоинство человека» каждый понимает по‑своему – но как‑то так получилось, что вся Польша понимала это одинаково, только облечь в конкретные требования не могла. Требование суверенитета было дикостью, потому что Польша и так была независимым государством, входила в ООН. Религиозные требования… на Гданьской судоверфи каждый день начинался с молитвы, и в Польше, несмотря на атеистический характер власти, не закрывались костелы. Фраза Леха Валенсы «Мы хотим, чтобы Польша была Польшей» не объясняет ровным счетом ничего. Хотя ее все поняли – если в 1989 году «Солидарность» на выборах взяла все (!!!) места в парламенте.