Они помолчали.

– То дело вел ты, – продолжал Гунарстранна.

Хортен поморщился:

– Гунарстранна, тогда я не прослужил в криминальной полиции и полугода. Был совсем зеленый. Тогда я только писал рапорты, длинные, как романы. Ты их читал?

– Прочту.

– Сначала прочти, Гунарстранна, а потом уже спрашивай.

Гунарстранна покачал головой:

– Мне нужно, чтобы ты меня просветил.

– С чего бы?

– Я должен знать, что искать.

Гунарстранна не спешил; он стряхнул пепел в подставленную ладонь. Потом наклонился вперед, затянулся, выпрямился. Со второй попытки ему не без труда удалось встать с кресла. Он подошел к высокому окну, приоткрыл его и скинул пепел. Посмотрел на проезжающие мимо дома машины. Когда по Драмменсвей прогрохотал трамвай, у них задрожали стены. Гунарстранна проводил трамвай взглядом. Постепенно стали слышны другие звуки: на другом конце улицы хлопнула дверь, вдали прогудел клаксон, зацокали по асфальту женские каблучки. За живой изгородью слышались голоса играющих детей. Он повернулся к Акселю Хортену:

– Убитая девушка была дочерью Хелене Локерт.

Хортен присвистнул.

Они долго смотрели друг на друга. Потом Хортен криво улыбнулся:

– То дело много лет не давало покоя многим полицейским, не только мне. – Он спустил ноги на пол и выпрямился.

– Я знаком только с тобой, – возразил Гунарстранна.

– Ну и что с того, что твоя убитая – дочь Хелене Локерт? – спросил Хортен после паузы. – Все мы смертны.

– Девушку задушили.

– В газетах писали, что ее изнасиловали.

– В этом мы еще не уверены.

– Что значит «не уверены»?

– По словам одного свидетеля, они с ней занимались сексом по взаимному согласию.

– Почему же он до сих пор не признался?

– Он умер. Повесился.

– Он должен был оставить предсмертную записку, в которой признавался в убийстве!

– Записки нет… во всяком случае, пока ее не нашли, – устало ответил Гунарстранна.

– Хелене Локерт задушили, но ее никто не насиловал.

– Надеюсь, что дело Локерт тут ни при чем, – ответил Гунарстранна. – Невозможно выяснять обстоятельства преступления, которое произошло двадцать лет назад. Тем более нераскрытого дела!

– Что тут скажешь? – Хортен пожал плечами. – Хелене Локерт сидела с дочерью. Мать-одиночка. Отец ребенка был моряком. Если у кого и имелось железное алиби, то у него. Когда Хелене Локерт убили, он служил вторым помощником капитана на судне у Фреда Олсена. Не думаю, что Хелене Локерт и его связывали серьезные отношения. Иначе он позаботился бы о дочери. К тому же она тогда была мала, ей было года два, не больше, и она ничего не могла сказать. Хелене убили в собственном доме, а дочь сидела в коляске или в манеже. Вот и все. Задушили средь бела дня в мирном городке в Центральной Норвегии. Хелене сопротивлялась. Убийцу так и не нашли. До сих пор.

– Кого-нибудь арестовали?

– Никого. Но…

– Да?

– Мы долго подозревали жениха Хелене. Правда, у него имелось алиби. И не было мотива. Он собирался жениться на жертве. До их свадьбы оставалось несколько дней. У нас было две версии. Одна из них – убийство из ревности. Локерт и тот тип… забыл, как его звали… Буггеруд, Буггестад, Буэнг… да, кажется, Буэнг… кстати, он неплохо устроился. Был лет на двадцать старше невесты, если не больше…

– А вторая версия? – спросил Гунарстранна, когда Хортен замолчал, как будто его посетила неожиданная мысль.

– А, вторая? Буэнг считался бабником, Казановой, крутил одновременно романы с несколькими женщинами. Мы проверяли версию убийства из ревности и вызвали на допрос нескольких его подруг, но и этот след тоже никуда нас не привел. Терпеть не могу дела, которые не раскрываются! – Хортен встал. – Они мучают и не дают покоя!

Гунарстранна выкинул окурок в окно и сложил руки на груди.

– Ну а что тебе подсказывает чутье? Ее убил Буэнг? Как говорится, не для протокола…

– Нет… хотя не знаю. По-моему, мы тогда проверили его со всех сторон.

– Но что ты сам думаешь в глубине души?

Хортен скупо улыбнулся:

– Забудь о деле Локерт. Девять против одного, что дочь Хелене Локерт изнасиловал и убил твой самоубийца. Ты азартный человек?

Гунарстранна покачал головой.

– Возможно, дело Локерт – выстрел наугад, но у меня возникла одна мысль. Если ты много размышлял о том деле, а я уверен, что так и есть, ты наверняка следил за происходящим, кое-что проверил, и я решил, что…

– Что ты решил?

– Что ты, возможно, знаешь, где мне разыскать старика Буэнга.

На стук никто не ответил. Он толкнул дверь и вошел.

– Эй! – крикнул он.

По-прежнему никакого ответа. У окна стояло одинокое кресло. Он пошел дальше и замер. Справа, в нише, стояла кровать, и на ней спал человек. Спал в одежде. Гунарстранна не знал, что делать. Оглядел голые стены, казенную мебель. Ему стало тоскливо. На один краткий миг он представил, что тоже будет вот так доживать свои дни. А что, все возможно. Он один. Он может заболеть. Представив, как вот так же валяется на кровати, он взглянул на комнату другими глазами. Жилец не стремился украсить свое жилье, придать ему уют. Гунарстранне невольно стало стыдно за то, что он ворвался в комнату и озирается тут, как у себя дома. А хозяин не догадывается о том, что он здесь.

Старик на кровати спал беззвучно. Только грудь, которая поднималась и опускалась под серым шерстяным свитером, свидетельствовала о том, что он дышит. Гунарстранна бегло оглядел комод с закрытыми ящиками, полки прикроватной тумбочки. На комоде стоял старый переносной радиоприемник «Радионетте» с обломанной антенной. Блестящий шпенек был повернут под углом.

Гунарстранна еще раз оглядел спящего. Буэнг был худым, высоким, седовласым, с острым профилем; лицо морщинистое, нос прямой; подбородок длинный, заостренный; губы чувственные, но суровые.

Инспектор вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В замешательстве огляделся по сторонам. Может быть, обитателям дома престарелых запрещается брать с собой личные вещи? Может быть, здесь все как в казарме? Стены в комнате Буэнга были голые. Ни картин, ни книг.

По коридору не спеша шла женщина в длинной юбке, на плечах платок. На вид ей можно было дать пятьдесят с небольшим; Гунарстранна решил, что она не живет здесь, а работает. Она шла уверенно, как будто заходила сюда бесчисленное множество раз. Волосы у нее были рыжеватые, добрые глаза и приятная, чуть кривоватая улыбка.