— Теперь, когда я больше не нужна, моя любовь к Педро — скандал. А вот когда я находила воду в пустыне, лечила больных, хоронила погибших, спасала Сантьяго от индейцев — тогда я была святая.

— Я понимаю твои чувства, дочь моя…

— Нет, падре, вы и представить себе не можете, что я чувствую. Какая дьявольская ирония в том, что только сожительница во всем виновна, притом что она свободна, а он — женат! Меня не удивляет низость ла Гаски — он священник, что уж тут, а вот трусость Педро — удивляет очень.

— У него не было выбора, Инес.

— У благородного человека всегда есть выбор, когда речь идет о защите чести. Падре, предупреждаю вас, что из Чили я не уеду: я завоевала эту землю и основала здесь города.

— Смири свою гордыню, Инес! Полагаю, ты не хочешь, чтобы сюда явилась инквизиция и по-своему разобралась с тобой.

— Вы мне угрожаете? — спросила я с содроганием: при упоминании инквизиции у меня всегда по телу бегут мурашки.

— Этого у меня и в мыслях не было, дочь моя. Я приехал с поручением от губернатора предложить решение, которое позволит тебе остаться в Чили.

— Какое же это решение?

— Ты могла бы выйти замуж… — наконец произнес капеллан, пытаясь совладать с приступами кашля и ерзая на стуле. — Это единственный способ, чтобы тебе остаться в Чили. В достойных мужчинах, готовых взять в жены женщину с такими достоинствами и таким богатым приданым, недостатка не будет. А когда твоя собственность будет записана на имя мужа, никто не сможет отнять ее у тебя.

Долгое время я не могла произнести ни слова. Я не могла поверить, что Педро предлагает мне такой извращенный выход — последний из тех, что могли бы прийти в голову мне.

— Губернатор искренне хочет помочь тебе, хотя это и означает, что ему придется отказаться от тебя. Разве ты не понимаешь, что это предложение — знак самоотвержения, доказательство любви и признательности? — прибавил священник.

Он сидел на стуле, нервничая и вспугивая веером летних мух, а я большими шагами ходила по галерее, пытаясь взять себя в руки. Эта идея явно не была плодом внезапного озарения, ведь Педро предложил ее ла Гаске, будучи еще в Перу, и тот одобрил ее. То есть моя судьба была решена за моей спиной. Предательство Педро казалось мне глубочайшей низостью, и волна ненависти, как грязная вода, окатила меня с ног до головы, наполнив рот желчью. В этот момент мне хотелось задушить капеллана голыми руками, и я должна была сделать над собой огромное усилие, чтобы вспомнить, что он всего лишь посланник. Кто заслуживал мести, так это Педро, а не этот несчастный старик в сутане, с которого от страха пот катился градом.

Вдруг меня что-то как будто кулаком ударило в грудь, от чего дыхание перехватило и я пошатнулась. Сердце у меня екнуло и понеслось бешеным галопом — такого раньше со мной никогда не бывало. Кровь хлынула к вискам, ноги подкосились, в глазах потемнело. Мне едва удалось плюхнуться на стул, иначе бы я упала на пол. Это помутнение продлилось всего несколько мгновений: скоро я пришла в себя и обнаружила, что сижу, опустив голову на колени. В таком положении я дождалась, когда сердцебиение восстановится и я снова смогу спокойно дышать. Я решила, что потеряла сознание от ярости и жары, не подозревая, что у меня разорвалось сердце и мне предстоит прожить еще тридцать лет с этой дырой в груди.

— Полагаю, что Педро, раз он так жаждет помочь мне, уже позаботился и о том, чтобы выбрать мне достойного супруга, так? — спросила я Мармолехо, когда снова смогла говорить.

— У губернатора есть на примете пара кандидатур…

— Передайте Педро, что я принимаю предложение, но будущего мужа выберу себе сама, потому что хочу выйти замуж по любви и жить в браке счастливо.

— Инес, напоминаю тебе, что гордыня — смертный грех.

— Скажите мне одну вещь, падре. Это правда, что Педро привез с собой двух любовниц?

Гонсалес де Мармолехо не ответил, своим молчанием подтвердив дошедшие до меня слухи. Педро променял одну женщину сорока лет на двух двадцатилетних. Это были две испанки — Мария де Энсио и ее загадочная служанка, Хуана Хименес, которая тоже делила ложе с Педро и, как говорили, с помощью чародейства вертела ими обоими, как хотела. С помощью чародейства? И обо мне говорили то же самое. Иногда достаточно вытереть пот со лба усталого мужчины, чтобы он стал есть с рук, которые его ласкают. Для этого не нужна черная магия. Нужно только быть верной и веселой, слушать — или, по крайней мере, притворяться, что слушаешь, — вкусно готовить, незаметно следить за ним, чтобы он не делал глупостей, наслаждаться и дарить наслаждение каждым объятием, ну и делать еще несколько очень простых вещей — вот и весь рецепт. Все это можно было бы выразить очень коротко: нужно быть железной рукой в шелковой перчатке.

Помню, когда Педро рассказал мне о ночной рубашке с прорезью в форме креста, в которой ложилась спать его супруга Марина, я тайно пообещала себе никогда не прятать свое тело от мужчины, с которым буду делить ложе. Я выполнила это решение и следовала ему до последнего дня, проведенного рядом с Родриго, с таким бесстыдством, что он никогда не замечал, что тело у меня одрябло, как у всякой старухи. Мужчины, которые прикасались ко мне, были бесхитростны, а я вела себя так, будто была красавицей, и они в это легко верили. Теперь я одна, и мне некого одаривать любовью, но могу поклясться, что Педро был счастлив, пока был со мной, и Родриго — тоже, даже когда болезнь не позволяла ему брать инициативу на себя. Извини, Исабель, я знаю, что тебя смутят эти строки, но тебе следует научиться этим вещам. Не обращай внимания на то, что говорят по этому поводу священники — они ведь об этом ничего не знают.

В Сантьяго было уже полтысячи жителей, но слухи распространялись здесь все так же быстро, как в деревне, поэтому я решила не терять времени на лишние церемонии.

Сердце мое яростно билось еще несколько дней после разговора с клириком. Каталина приготовила мне настой из келпа, сухих морских водорослей, которые она ставила размачиваться на ночь. Вот уже тридцать лет я пью эту вязкую жидкость каждое утро по пробуждении, я привыкла к ее отвратительному вкусу и благодаря ей до сих пор жива.

В то воскресенье я надела свое лучшее платье, взяла тебя, Исабель, за руку, ведь ты жила со мной уже несколько месяцев, и пересекла площадь по направлению к дому Родриго де Кироги в тот самый час, когда народ выходил из церкви после мессы, чтобы все меня видели. С нами шли Каталина, закутанная в черную накидку и бормотавшая заговоры на кечуа, которые в таких случаях более действенны, чем христианские молитвы, и старый пес Бальтасар.

Слуга-индеец открыл дверь и провел меня в гостиную, а мои спутники остались ждать в пыльном внутреннем дворике, загаженном курицами. Я огляделась и поняла, что предстоит вложить немало труда, чтобы сделать из этого уродливого барака с голыми стенами приемлемое жилище. Я подумала, что у Родриго, наверное, нет даже пристойной кровати и спит он в походной солдатской койке. Неудивительно, что ты так быстро привыкла к удобствам моего дома. Предстояло заменить эту грубую мебель из бревен и дубленой кожи, покрасить стены, купить занавеси и ковры для стен и пола, построить солнечные и тенистые галереи, посадить деревья и цветы, устроить фонтаны во дворе, снять с крыши солому и положить черепицу, — короче говоря, развлечений было не на один год. Мне нравится строить планы.