К концу апреля у него был бред, его рвало массами, похожими на кофейную гущу, – как мы теперь знаем, это признак желудочно-кишечного кровотечения. Периодически император впадал в кому.

26 апреля ему привиделась любимая Жозефина, которая умерла семью годами ранее от пневмонии. «Она сказала, что мы скоро встретимся, – сказал Наполеон, – и больше уже не будем расставаться, она сказала мне, неужели вы ее не видели?»

В ночь на 4 мая он бормотал что-то в бреду о Франции, об армии, о Жозефине, а на следующий день впал в кому и умер в возрасте пятидесяти одного года.

Посмертное вскрытие

Луи Маршан, верный камердинер императора, последовавший за ним на остров и бывший рядом каждый день, обмыл тело одеколоном и вместе с двумя помощниками перенес Наполеона на стол в бильярдной, где он имел привычку изучать карты.

Это было, возможно, самое важное вскрытие из всех, которые проводились когда-либо. В три часа дня доктор Антоммарчи провел его в присутствии семи других хирургов, британцев и десяти французов – последователей Наполеона.

Вот что значится в отчете: «В дюйме от привратника была обнаружена язва, прорвавшаяся в слизистую оболочку желудка, шириной в мизинец. Внутренняя поверхность желудка представляла собой опухолевые массы со скиррозными (плотными) озлокачествляющимися участками – это особенно заметно вблизи привратника… почти целиком желудок наполнен массами, напоминающими по консистенции кофейную гущу…»

За несколько месяцев до смерти у Наполеона открылась язва, образовав дыру, в которую можно было просунуть палец. Однако печень прилепилась к желудку, словно пробка, не позволяя желудочным кислотам попасть в брюшную полость и убить его в течение нескольких часов, как это было за полтора столетия до того с Генриеттой Орлеанской. Хотя разрыв и был запечатан, язва переросла в рак. Современные исследования показали, что необработанные язвы желудка становятся злокачественными примерно в 6–9 процентах случаев.

Наполеона похоронили на его любимом месте на острове – в тихой роще, но в 1840 году эксгумировали, собираясь перевезти во Францию. Как ни странно, хоть мундир и истлел, но само тело императора сохранилось прекрасно, будто он спал. Многие сочли это признаком отравления мышьяком.

Современная диагностика

В 1960-х годах шведский дантист и поклонник Наполеона доктор Стэн Форшуфвуд, изучая ход болезни императора, распознал у него двадцать два из тридцати симптомов отравления мышьяком. Хотя французы с большой неохотой отнеслись к мысли поднять тридцать пять тонн полированного порфира, скрывавшего тело императора в парижском Доме инвалидов, и подвергнуть останки анализу, Форшуфвуд обнаружил множество прядей волос, сохранившихся со времен пребывания императора на острове Святой Елены. На протяжении многих лет подчиненные Наполеона, местные жители и гости умоляли передать их им. По смерти императора камердинер Маршан побрил его и сделал множество подарков из волос Наполеона.

Доктор Форшуфвуд получил пряди из различных источников и подверг их анализу, который выявил содержание мышьяка, превышающего норму в сотни раз, что, по мысли ученого, доказывало отравление. Однако со времени исследований Форшуфвуда волосы Наполеона времен острова Святой Елены неоднократно тестировали различные исследовательские институты по всему миру, сравнивая данные с анализом других прядей, состриженных на более ранних этапах жизни (вплоть до детства на Корсике). Уровень мышьяка в крови императора всегда был примерно в сто раз выше нормы, как и у его жены Жозефины и сына Наполеона II.

Жена и сын, возможно, принимали лекарства на основе мышьяка, а Жозефина еще и пользовалась косметикой, содержащей этот тяжелый металл. Наполеон же держался от врачей подальше. Он был приверженцем гигиены и, возможно, с детства использовал тоник на основе мышьяка, дабы предотвратить появление вшей. Любопытно, что в годы жизни на острове содержание мышьяка в его крови не выросло, хотя он и присутствовал в заплесневелых обоях, и любой сквозняк взметал в воздух мышьяковую пыль.

В последние мучительные месяцы жизни Наполеон задавался вопросом: погрузится ли Европа без него в сокрушительный ужас прошлого или же прогресс и свобода, которые он привнес, останутся в том или ином виде? Неужели народ, привыкший к равенству, так легко откажется от него в пользу вернувшейся монархии? Как показали революции последующих десятилетий, это было не так. Самое большое наследство Наполеона – это его Кодекс, один из немногих документов, оказавших огромное влияние на весь мир.

После смерти Наполеона в 1821 году подозрения в отравлении королей понемногу сошли на нет, в том числе и потому, что число королей сократилось. В Англии после 1689 года, а в других европейских странах после Наполеона у королей уже не осталось привилегии одним щелчком пальцев повелеть отправить человека на плаху. Они не могли повышать налоги и тратить казенные деньги на войны по прихоти. Короли больше не правили. Теперь у руля стояла конституционная монархия, в которой основная власть принадлежала парламенту.

Кроме того, достижения в области создания медицинского оборудования помогали определить, чем болел человек, а также отчего он умер. Большая часть нынешнего врачебного инструментария – изобретения относительно недавние. Первый стетоскоп появился в 1816 году благодаря парижскому врачу Рене Теофилю Гиацинту Лаэннеку, причем из соображений не столько науки, сколько приличия. Он считал сердцебиение, используя исключительно свои руки, но однажды к нему пришла пациентка – симпатичная девочка-подросток с большой грудью. Учитывая интимность обстановки, Рене предпочел свернуть лист бумаги, чтобы послушать сердце, и был поражен тем, насколько это улучшило слух. В конце концов, он спроектировал длинную деревянную трубку, которую прикладывал к уху, а в 1851 году ирландский врач Артур Лиред создал стетоскоп для двух ушей.

Хотя придворные врачи и понимали, как важно определять температуру для понимания течения болезни, у них не было соответствующих инструментов. В 1612 году венецианский врач с весьма нарциссическим именем Санторио Санторио изобрел термометр, который нужно было вкладывать в рот пациенту. Однако изобретение было громоздким, ненадежным и требовалась вечность, чтобы он уловил температуру. Только в 1867 году английский врач сэр Томас Олбут создал надежный и точный термометр – шесть дюймов в длину, меряет температуру за пять минут.

До книги Уильяма Гарвея «О движении сердца и крови» (On the Motion of the Heart and Blood), изданной в 1628 году, никто толком не понимал кровообращение. По иронии судьбы, потрясающее открытие о том, что сердце перекачивает кровь в мозг и по всему телу, почти разрушило карьеру Гарвея. Люди смеялись над ним на улицах, на его лекции в Лондоне перестали приходить. Хотя постепенно теории Гарвея начали принимать, но измерение кровяного давления оставалось невозможным до 1867 года, когда австрийский врач Самуэль Зигфрид Карл фон Баш изобрел сфигмоманометр – первый тонометр.